Схема родств. связей: Белявских — Коробьиных — Мезько — Михайловых -Федоровых 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Старые кинофильмы тех лет…

Старые танго…  Патефон… .

Послушать  старое танго 4_4

 

 

 

 

 

 

Эта глава называется «СЕМЬЯ И ШКОЛА» отчасти в память популярного в СССР журнала, но, главным образом, потому что, сколько я себя помню, семья и школа в моем сознании были так же нераздельны, как и для моей мамы в её детские годы. День 1 сентября — начало учебного года — у нас в доме всегда был праздником. Время делилось на четверти, зимние, весенние и летние каникулы. А «тяжелые времена» в подзаголовке — это в память о любимом мамой и мною Диккенсе и напоминание о послевоенной разрухе в разграбленной фашистами стране.

 См: Восстановление народного хозяйства. Госуд. займы. Обществ. фонд потребл.

ХРОНИКА — Н.М. (1991, Примечания 2010)

 

 

Весной 1944 года мы вернулись из эвакуации. Мама сразу поступила на работу учительницей в школу № 187, где завучем начальных классов была тетя Кася, Ксения Евгеньевна Мезько. А осенью 1946 года мама поступила в Педагогический институт на вечернее отделение исторического факультета. Бабушка, которая в эвакуации работала заведующей районной больницы, по возвращении в Москву сначала тоже пыталась найти работу, но кому-то надо было сидеть с детьми. И она смирилась — ушла на пенсию, стала воспитывать внуков и вести домашнее хозяйство.

 

 

 

Жили мы в Центре Москвы, на Садовой-Самотечной улице, в доме бывшей гимназии Л.Ф. Ржевской на первом этаже. (А  Даевы жили напротив нас, в доме бывшего реального училища, и внучки Михаила Павловича пошли в первый класс в школу № 187 и попали в класс к моей маме).

 

 

 

 

 

 

Жили мы вчетвером в одной комнате, очень небольшой — всего 17 кв. м.  В ней было так тесно, что для меня на ночь расставляли раскладушку. Кухни не было, и бабушка готовила или в комнате на электроплитке, или на керосинке в коридоре у дверей.  В коридоре жили еще три семьи.  На всех был один рукомойник и туалет.  Ванной, газовой плитв и телефона не было.

 

Кроме тети Каси и Бориса Евгеньевича, почти все наши родные, друзья и знакомые тоже жили в Центре, так что к каждому легко было дойти пешком или доехать две-три остановки на троллейбусе. Поэтому мы все очень часто ходили друг к другу в гости. Говорили — не «заеду», а — «я к вам зайду», или «забегу».  Писали друг другу письма и поздравительные открытки к  праздникам (к 1-му мая, к Октябрьской революции, а в 1960-е — к Новому году и 8-му марта).

 

 

 

 

Мы с бабушкой почти каждый день навещали кого–нибудь из её старых друзей. Часто ездили на трамвае к тете Касе на Чеховскую ул. и гуляли там в Тимирязевском лесопарке. На трамвае же ездили в усадьбу Останкино, ходили в музей и гуляли в парке.  Ещё мы ходили в «Уголок Дурова» и в старый Ботанический сад, расположенный тогда около нынешней станции метро «Проспект Мира».  С   мамой мы тоже вместе ходили в гости к её друзьям. Поэтому всех бабушкиных и маминых друзей я хорошо знала с детства, дружила с некоторыми из них потом всю жизнь и до сих пор вспоминаю о них с любовью.

 

 

 

 

 

ЯСЛИ.  Почти сразу по возвращении в Москву, меня отдали в ясли на пятидневку. Возможно, это самое жуткое время моей жизни. Никогда не отдавайте детей на пятидневку. Вообще ни в какое общественное детское заведение. Семья и существует для того, чтобы защитить ребенка в то время, когда он беспомощен и беззащитен. Мне было тогда три с половиной года.

Уже там, в яслях, складываются «внеуставные» отношения, очень похожие на то, что теперь в армии называют «дедовщиной». Возможно, «дедовщина» — это родовое наследие патриархального периода развития человечества, который пришел на смену матриархату и долгое время с ним сосуществовал. Чем иначе можно объяснить повсеместное распространение этого явления? Ведь на нем строятся отношения не только в армии и в закрытых учебных заведениях, но и в государствах, и в уголовном мире, и даже во многих семьях. Всегда и повсюду «старшие», сильные  и богатые подчиняют себе «младших», слабых и бедных — угрозами, шантажом, физическими расправами. И легче всего терроризировать детей.

В три с половиной года совершенно безразлично, какое в стране политическое устройство. Был Ленин, есть Сталин, все их любят; «наши победили фашистов» — вот и вся детская политика. Но какое страшное одиночество испытывает детская душа, когда ребенок просыпается ночью в холодной спальне; как жалко отдавать своему «рабовладельцу» единственную радость — компот, — и стелить за него постель, исполнять любые приказания, терпеть насмешки и издевательства. Всё это описано в романах Диккенса и у Бронте в её романе «Джен Эйр».

Мне так жалко детей, которых родители отдают в детские сады, но в те послевоенные годы другого выхода у мамы и бабушки не было. Дело в том, что в семье кормить детей было совсем нечем, и бесплатные детские ясли и сады спасали нас от полного истощения.

 

  

ДЕТСКИЙ САД.  После яслей меня отдали в детский сад. Он был расположен на другой стороне Садового кольца в Большом Каретном переулке (потом улица Ермоловой), рядом с маминой женской школой № 187 и с  мужской школой № 186, где учился мой старший брат Женя. В этом районе находились также: Центральный рынок, Цирк на Цветном бульваре, а на их задах — Малюшина горка, где водились хулиганы. Утром, по дороге в школу, мама отводила меня в детский сад, а  Женя после школы меня забирал из сада. Бабушка в своем дневнике пишет: «С  Женей они то очень хороши, то Женя доводит ее до слез, причем самым глупым образом».  Насколько я помню, во внешней жизни, например, во дворе Женя иногда выступал моим покровителем, но дома он то подлизывался ко мне, чтобы выпросить какую-нибудь сладость, то предлагал играть с ним, и это нередко кончалось тем, что он запихивал меня под диван.

 

 

В яслях и в детском саду я провела четыре года, с 1944 по 1948 год. Ясли и детские сады на лето вывозили за город. Летом 1945 года наши ясли снимали дачу в Валентиновке (по дороге на Фрязино). Помню, как мы, дети, общались с пленными немцами, они там что–то строили. Мы, конечно, друг друга не понимали, но, помню, что они были приветливы, и мы тоже их нисколько не боялись. 

 

 

НАШ ДВОР.  До сих пор с радостью вспоминаю двор моего детства. Наш дом был ведомственным и принадлежад Трудовым Резервам. В доме жили сотрудники этого ведомства, а во дворе располагалась автобаза и склад этих Резервов. Всё это надо было охранять, поэтому внутри за домом двор был огорожен высоким глухим забором, а  с улицы у ворот стояла «проходная» с вахтером. В глубине двора скапливались груды ящиков и огромных рулонов бумаги, а весь остальной двор был покрыт толстым слоем черного угля с пятнами бензина от стоявших в нем грузовиков. Во дворе не было ни одного дерева или кустика. Кому–то эта картина может показаться безутешно мрачной, но нам, детям, наш двор очень нравился, потому что в нём было очень интересно играть, а его недостатков мы не осознавали.

Ранней весной стайка прозрачных от постоянного недоедания дети устремлялась в самую дальнюю часть двора, где по краю заваленного ржавыми железяками закоулка из свободной от угля земли выбивались крохотные желтые цветки – мы называли их одуванчиками. Длина стебельков была как раз равна детской ладони, в которую собирался букет, – пять-шесть цветков. Там же, в земле, дети вырывали лунки и укладывали, каждый в свою, разные сокровища: цветные черепки от разбитых чашек, осколки бутылочного стекла, неведомо чем приглянувшиеся детскому глазу камушки, болты, гвоздики. Всё это покрывалось куском стекла, засыпалось землей и называлось «секретом». Туда же дети иногда клали эти желтые цветы.

К вечеру беспокойная автомобильная жизнь затихала.  Перегретые на солнце грузовики отдыхали в нашем темном дворе, а мы могли сколько угодно по ним лазать. Но главное развлечение находилось в глубине двора, где громоздились кучи пустых ящиков. Из них мы устраивали свой мир – копию внешнего. Из ящиков «строили» комнаты, автобусы, аптеки, магазины. Туда из дома они приносили тряпочки, пузырьки от лекарств, любимые истрепанные куклы, битую посуду – всё шло в дело для устройства и уюта. Сюда в вечерних сумерках слабо доносились призывы родителей и бабушек: «На-та-ша! До-мой! Домой!» «Га-ля! Иди ужинать!» «Све-та! Све-та!» Дети держались до последнего, пока кто-либо из взрослых ни приходил сюда, к ящикам, и угрозами сломать убежище, заставлял их разойтись по домам.

По воскресеньям во дворе было тихо и пустынно. Машины молчали. У  кирпичного брандмауэра на лавочке сидели бабушки с младенцами. Дети играли в «штандер», в «ножички», в «мячик об стенку», в «лапту» и в «казаков–разбойников».

 

 

СКРИПАЧ. Однажды в такой тихий день во двор вошел высокий худой человек с футляром. Наверное, было лето – он был в пиджаке, потертом, зеленоватом от ветхости. Он молча встал посреди двора, согнулся и поставил футляр прямо на уголь. Вынул скрипку и начал играть. Дети встали вокруг него и слушали музыку в совершенном недоумении – и даже с некоторым испугом. Никто из нас никогда не видел скрипки, а уж тем более живого музыканта. Он был так бледен, так печален. И его худые руки с длинными пальцами – они выступали из рукавов пиджака без манжет от рубашки. Нет, нет, он был одет вполне чисто, но они сразу почувствовали, что он — «бедный», совсем «бедный». Мир ведь делился на «богатых» и «бедных», и дети различали их безошибочно, чутьем. Вспомнив недавно прочитанную мамой повесть о слепом музыканте и Каштанке, я пошла домой к бабушке просить монетку. Потом кто-то из взрослых кинул две-три монетки из окна. Дети подобрали и смущенно положили их в футляр. Он положил скрипку и смычок, закрыл футляр, медленно пошел со двора. И исчез в том шумном, залитом солнцем и суетой асфальтовом мире большой улицы, куда нам родители не разрешали выходить. Да, он был «бедный», они – тоже.

Мама пишет о своем детстве, что, мол, «нищета была, но мы, дети, жили весело» (см. во втором томе Летописца её очерк «Москва двадцатых»). И добавляет в конце своего рассказа, что «на всю жизнь запомнилось только хорошее, а что голодно и холодно было ― как-то не запомнилось». А вот у меня почему–то получилась грустная картинка, хотя мы тоже жили весело.

Взрослым было гораздо труднее. Они возвращались с войны, работали и учились заочно в вузах, ходили на рынок, варили на керосинках суп из картошки, а на второе – кашу, штопали детские чулки и носки, зимой сушили на батареях не раз чинёные валенки, носки и шаровары (тогда не было колготок). При этом, несмотря ни на что, так же, как когда-то в их детстве в Орле и как в 1920-е годы после Гражданской войны, в эти послевоенные годы они успевали вечерами читать детям книги, устраивать ёлки с подарками, отмечать свои и детские дни рождения.

 

СЕМЕЙНЫЕ ПРАЗДНИКИ  остались на всю жизнь самым ярким впечатлением моего детства. Их любили и умели устраивать дядя Боря и тётя Кася. Впечатления эти были настолько сильными, что впоследствии, уже став взрослой, я непрерывно воспроизводила их в виде карнавалов, домашнего театра и волшебных детских праздников.  Бабушка сохранила «Пригласительные билеты» дяди Бори, его «Программы», шутливые предсказания и подписи к выигрышам в «Лотерею Allegro», и даже записочки с пожеланиями и «пророчествами», которые традиционно клались под тарелки при встрече Нового Года.  Я и сейчас, заливаясь слезами, перебираю эти полуистлевшие листки, вырванные из школьных тетрадей, или вырезанные из крафта и украшенные с помощью детских цветных карандашей. Вполне отдавая себе отчёт в том, насколько неуместно они выглядят в эпоху «компьютеризации» и «гламура», я всё же воспроизвожу их в моем Летописце, надеясь, что они кому–то тоже доставят удовольствие.

 

ДЕТСКИЕ ПРАЗДНИКИ. Несмотря на полную нищету, каждый год в зимние каникулы Ксения Евгеньевна устраивала Ёлку в своей комнате на Чеховской. Она, конечно, постарела, но, несмотря ни на что, старалась не унывать и вселять бодрость в других. Из трех моих любимых Белявских тетя Кася, пожалуй, была наиболее жизнерадостной, и в её присутствии всем становилось легче жить. Где, на какие деньги – неизвестно, – но в эти тяжёлые времена тётя Кася умудрялась подготовить каждому из детей особый мешочек с подарком. На эти Елки она собирала не только детей родных и друзей, но и детей своих соседей по огромной коммунальной квартире, так что всего набиралось до 10–15 человек. Она же готовила угощение. Но из чего? Да из «ничего»: из черных сухарей готовили «торт» и «трюфели», и мы пили с ними чай.

Во время чаепития, вдруг из коридора слышался голос соседки: «Борис Евгеньевич! Идите распишитесь!». Оказывается, дяде Боре принесли телеграмму, и он срочно должен ехать на дежурство в свой «институт Склифасовского»!  Он прощается со всеми и уходит. Минут через десять раздается звонок, появляется настоящий Дед Мороз с большим мешком. Дети зачарованно смотрят на Деда Мороза и на его мешок. Он усаживается в старинное кресло, каждого называет по имени, а дети по очереди читают ему стихи или поют песенку. Потом каждый получает свой мешочек, и находит в нем — или книжку, или чашку, или куклу-пупса, и, конечно, конфеты, мандарин, два-три печенья.  А радости сколько!

ДНИ РОЖДЕНИЯ. Конечно, каждый год самым большим праздником были дни наших рождений. Мама с утра раскладывала подарки на столе, чтобы, проснувшись, я увидела их сразу. И было их всегда великое множество, потому что, кроме подарков от мамы и бабушки, там были подарки и от других родственников, принесённые заранее. День моего рождения был за три дня до Нового года. Поэтому в комнате стояла ёлка, вечером приходили дети с родителями; на елке зажигали свечи. Дети опять читали стихи и пели песенки. А взрослые обычно вместе с нами играли в разные домашние игры: в «фанты», в «щетку», «в молву» ( или «мнения»)  и в «море волнуется».

 

 

ОТЕЦ. На дни наших рождений обязательно приходил отец.  Впрочем, он приходил к нам ежемесячно, потому что приносил алименты. Все его посещения я вспоминаю с радостью, потому что тогда мы все вместе играли в «слова», в «чепуху», а папа ещё и пел, играл на деревянных ложках и на гребешке, обтянутом папиросной бумагой.  Однажды он  подарил мне настоящую гитару, но я так и не научилась на ней играть. Как и многие фронтовики, отец ходил в военной форме, и на его кителе были колодки орденов. Он курил папиросы «Казбек», и от него приятно пахло табаком. Когда мы играли в «чепуху», то очень смеялись.  А в «слова» всегда выигрывал папа. До сих пор эти игры я очень люблю, жаль только, что уж давно мне не с кем играть в них.  Пел он (не имея слуха, но приятно) романсы «Хризантемы в саду уж давно отцвели»,  «Когда б имел златые горы и реки полные вина»  и песенку про Джонни-ковбоя («Он был лихой повеса, силою с Геркулеса, ростом, как  Дон-Кихот»).

Еще он пел немецкую песенку «Лили Марлен», и я спрашивала, почему. Он рассказывал, что  фрицев в блиндажах были патефоны. И когда они драпали, то бросали свое имущество.  Попадались и патефоны, и пластинки. Поэтому наши офицеры тоже знали эту грустную песенку. Марлен Дитрих пела её ещё до войны. Про Джонни-ковбоя мне не удалось найти в Сети, а про Лили Марлен — можно послушать.

Marlen-Ditrih-Lili Marlen -1939

 

МИХАЙЛОВ БОРИС МИХАЙЛОВИЧ – брат отца, химик, доктор  наук, а потом и член-кор. АН СССР.  Он был тяжело ранен на войне. С  папой  мы ходили к нему в гости. Они жили близко — на  Петровке, тоже в коммунальной квартире, но гораздо более роскошной, чем у нас. И достаток у них был выше. У дяди Бори всегда кормили очень вкусно, а есть нам постоянно хотелось. Папа и дядя Боря любили выпить немного водки. Как и многие тогда, они хорошо играли в шахматы. Дядя Боря никогда не забывал заранее передать мне свои подарки к  дню рождения. Утром я просыпалась, а на столе была целая груда подарков — и от мамы с бабушкой, и от тети Каси, и всегда от дяди Бори.  Все дарили много книг, и всегда их подписывали. Теперь на сайте есть их Родословная и биографии.

 

 

БАБУШКИНЫ ПОДОПЕЧНЫЕ 

ТЕРПЕШЕВЫ. На всякий случай расскажу о наших друзьях, живущих в Болгарии. Когда бабушка в 1918 г. была в Тамбовской губернии в колонии для детей беженцев войны, то там была сирота-девочка Маня Якуценя из Белоруссии. Видно, бабушка пригрела ее. В начале 1920-х Маня приезжала к бабушке уже в Москву. Она вышла замуж за эмигранта из тогда буржуазной Болгарии Николая Терпешева. Его отец был коммунистом и преследовался после восстания 1923 г. Терпешевы жили в Пятигорске, работали врачами. После установления коммунистической власти в Болгарии в 1945 г. они решили вернуться на родину Н.В. Терпешева. У них было двое детей — старший сын Добрик и дочь Людмила, Милка. В конце лета 1946 г. они приезхали в Москву, чтобы оформлять документы. Дело тянулось долго, они жили в гостинице «Москва», приходили к нам.

Бабушка в дневнике пишет:

23 сентября 1946г. Завтра в 5 час. утра Терпешевы вылетают в Болгарию. Прощаясь с Маней, обе расплакались. Маня целовала меня и все говорила: «Ведь вы были для меня матерью, тетя Нина. Спасибо вам за все». А я думала, как же ей будет трудно в чужой стране. Теперь нескоро я узнаю о них. Уже не увижу я их, а это были хорошие друзья».

Но они свиделись. После Оттепели в 1957-58 годах Маня и Николай Васильевич разыскали бабушку, когда приехали в Россию. Позднее приезжали Милка с мужем Иваном Теофиловым, поэтом. Потом, в 1967 г. я ездила в Болгарию, а в 1984 г. — мы ездили туда вместе с мамой. Со времени Перестройки связь совсем прервалась. Недавно я написала письмо Милке, но ответа все нет.

 

МИЛОВАНОВЫ. Другой подопечной бабушки была Генечка — в середине 30-х годов она вырвалась из голодающей вологодской деревни, приехала в Москву и была няней у Жени. Потом перед войной училась на курсах медсестер. Ушла на фронт и прошла всю войну. После окончания войны демобилизовалась, с трудом (с помощью тети Каси и бабушки) прописалась в Подмосковье в Ильинке и стала работать медсестрой на аэродроме в Быково. Летом 1946 г. она ездила на родину в Вологодчину.

Бабушка в дневнике пишет:

8 октября 1946.  Приехала Геня из своей вологодской деревни. Там голод форменный, полный неурожай. Картошка плохая.  Живут на одной картошке, у всех огромные животы. Привезла лепешку — есть её нельзя. Как выразилась Наташа, «она же с елочкой, наверное». И на месте предпочитают так называемый «резиновый хлеб», то есть лепешки из картошки. Очистки тоже идут в ход. На сатин, который я ей дала, Геня обменяла масло, и сейчас мы хотя бы с русским маслом.

 

Примечание НМ. Как все повторяется. В начале 20-х годов, тоже спасаясь от голода, приехала в Москву из Тамбовской деревни Оторма Елена Хромова , — еще одна бабушкина подопечная. Елена стала домработницей у тети Каси и нянчилась с Юрочкой. Она  прожила с нашей семьей всю жизнь и тоже была, как родная.

 

Старшие Белявские были такие люди — отзывчивые на чужое горе, на невзгоды всех встречавшихся им людей: сослуживцев, соседей, их детей. Поэтому так и получилось, что Маня Якуценя, Елена и Генечка — формально не удочеренные – считали их родственниками, и мы, дети, тоже считали их родными.

Особенно много друзей и опекаемых было у моей болезненной и почти беспомощной бабушки. Я так хорошо помню, как бабушка внимательно слушает каждого пришедшего к ней человека о его обстоятельствах, как всегда готова прийти на помощь любому заболевшему, как она всегда и за всех «волнуется».

СОЧУВСТВИЕ, которое, по словам Тютчева, дается нам как благодать, людям того поколения было дано с избытком; его нетлеющий огонь согревал всех забегавших «на огонек» и искавших утешения. Наше поколение этой благодати почти не имеет, мы каждый говорим о своем и скорее готовы осудить жертву, чем ей посочувствовать. А «на огонек» приходили многие. Судя по бабушкиным записям, не было дня, чтобы к нам в дом не пришли три-четыре, а то и более посетителей. И всех надо было, если не накормить, то хотя бы чаем напоить. Кроме каждодневных визитов, неизменно отмечались семейные праздники — дни рождения и именины.

Бабушка очень любила свои именины 22 декабря, память св. Анны. Она пишет:

24 декабря 1946. 22-го декабря был день моих именин. Мой день, мой праздник, я его люблю и к нему привыкли мои друзья. Знала, что они придут. Но чем угостить? Муки нет и достать ее нельзя, а пироги во все времена были и есть главный козырь. И однако обошлось.. Касенька принесла два своих знаменитых кекса из черных сухарей с яблоками. Накопили белых сухарей и печенья по карточкам, и я угощала кофе с сухим молоком. Как всегда, были Татьяна Николаевна Куприянова, Вера Николаевна Устинова, моя Милюшка (Эмилия Федоровна Левкоева), Кася, Боря, Люлечка. Когда все разошлись, в 11 часов вечера притащилась Ольга Белоцерковец».

Примечание: С Эмилией Федоровной Левкоевой и Ольгой Григорьевной Белоцерковец бабушка училась на Высших Женских Курсах — они тоже были врачами, но продолжали работать.

В феврале 1947 года вернулся с Дальнего Востока из армии сын тёти Каси, Юра Мезько — моя первая любовь. Ему было 25 лет, а мне всего 5. Он находил время на то, чтобы повести меня в кафе «Мороженное» на улице Горького. Это тоже для меня было праздником, не только из-за мороженного, но и из-за Юры. Он был очень добрый, его все любили.

 

 

ДЕТИ  БЕЛЯВСКИХ ПОСЛЕ ВОЙНЫ:

Юра 26 лет — Г.К. Мезько, радио-инженер

Таня 36 лет — Т.Ю. Коробьина, учительница 

и Алеша 35 лет — А.Б. Белявский, химик.

 

 

 

 

 

M_Lyuk_esi_1935_Bryzgi_shampanskogo

 

ПЕРВОМАЙ.  В те годы на демонстрацию ходили не «представители трудящихся» (как было позднее при Хрущеве и Брежневе), а все трудящиеся, и многие брали с собой детей. В пределах Садового кольца Первого Мая движения транспорта не было. Оживление на улицах было самым искренним, особенно веселились дети. До сих пор я помню это удивительное предпраздничное настроение, такое же, как перед 7 ноября и накануне дня своего рождения.  С годами это предвкушение праздника исчезло.  На Садовом кольце транспорт не ходил. Звучала музыка из репродукторов, повсюду шли нарядные люди, и детям покупали воздушные шары, «уди–уди» (такие шарики на резинке), леденцы на палочке (обычно в виде петушка), газированную воду с сиропом и без.

Порядок прохождения демонстрации был таков: сначала через Красную площадь шли колонны с окраинных предприятий, за ними — те, что поближе, а центральные проходили под самый конец, то есть около 17 часов. Всем хотелось увидеть Сталина, но он не всегда оставался на трибуне Мавзолея до конца. Мамина школа находилась в центре, поэтому мы шли последними. Так что нам удалось увидеть его всего один раз. Напомню, что телевизоров тогда ещё не было, поэтому и военные парады мы видели потом в Кинохронике.

Для нашей семьи Первое МАЯ был двойным  праздником, потому что это был день рождения Юры, сына тети Каси (К.Е. Мезько).  После демонстрации мы возвращались домой, отдыхали, а потом всем семейством отправлялись на Чеховскую ул. (около метро Аэропорт), куда в 1944 году переселили из центра дядю Борю и тетю Касю. В этот день собирались все родственники и друзья семьи.  Тётя Кася пекла очень вкусные пироги  и кекс к чаю.  Дядя Боря переливал в старинные графинчики водку, настоенную на лимонных корочках. Много танцевали под патефон, который Юра привёз из Австрии (он и до сих пор у меня хранится, только пластинок нет). Было очень весело.

Теперь, после моих детских впечатлений, перехожу к изложению пережитого в те годы таким, как оно запечатлелось в дневниках и письмах взрослых людей. Начну с рассказа Г. Смерчинской и писем Н.М. Богомолец-Лазурской, с которыми моя бабушка дружила в юности, потом потеряла с ними связь и возобновила переписку после войны.

 

 

ГАЛИНА И НИНА СМЕРЧИНСКИЕ жили в Кишиневе иучились в одном классе с сестрами Касей и Ниной Белявскими в частной гимназии княгини Дадиани. После Революции 1917 года связь с ними оборвалась, потому что с 1918 по 1940 Бессарабия была оккупирована Румынией, в 1940 на краткое время она вошла в состав СССР, а 1941 году началась гитлеровская оккупация.

Все время Смерчинские жили в Кишиневе в том же доме, где жили до Революции. Поэтому в 1957 году моя бабушка (Н.Е. Коробьина) написала им по старому адресу и много лет переписывалась с Галиной Николаевной. Уже после смерти бабушки, в 1978 году я ездила в Кишинев к своим друзьям и навестила Галину Николаевну. Ей было 96 лет. По моей просьбе она рассказала о том, как им жилось при румынах, немцах и при советах, а я её рассказ записала. Прошло ещё 30 лет, и теперь впервые публикую её рассказ в своем Летописце. В конце записи есть мое описание обстановки в доме.

«Комната: старая мебель, ставни на окнах вечером закрываются. На стенах – два портрета Бетховена, портрет Моцарта, репродукция с картины Сомова «Дама в голубом». Фотография княгини Дадиани, с мужем. Ещё две комнаты занимает Татьяна Николаевна Шимановская (жена одного из друзей Белявских). Сухая старуха, седая, былая красота проглядывает. Очень плохо слышит, глубокий склероз. Приходит ещё соседка, ведет хозяйство».

 

РАССКАЗ  Г.Н. СМЕРЧИНСКОЙ 

О ЖИЗНИ В БЕССАРАБИИ с 1918 по 1945

 

После того, как мы с Ниной осиротели, мы воспитывались у тёти, Натальи Григорьевны, по мужу княгини Дадиани. Она была основательницей частной женской гимназии в Кишиневе.

В 1905-1906 годах я уехала в Москву учиться в Консерватории. Денег не было, зарабатывала уроками. Зинаида Павловна [мать сестер Белявских] дала мне урок Люсе и рекомендовала соседям. В Консерватории я не доучилась – нужно было возвращаться в Кишинев, чтобы ухаживать за стареющей теткой и чтобы дать возможность сестре Нине поехать учиться. Нина уехала в Петербург, училась на курсах Лесгафта, но тоже не доучилась – началась война с Австрией. Она пошла на курсы сестер милосердия. Была на фронте.

Примечание НМ. Лесгафт П.Ф. (1837 — 1909) — выдающийся биолог, анатом, антрополог, врач, педагог. В 1896 г. добился открытия Курсов руководительниц физического образования (Высшие курсы Лесгафта). Ныне — Национальный государственный университет физической культуры, спорта и здоровья его имени.

 

В 1917 году вернулась в Кишинев. Румыны установили порядок. Мы ведь жили за «железным занавесом», ничего не знали о том, что делалось там. Иногда оттуда бежали люди, рассказывали ужасные вещи.

В 1940-м ПРИШЛИ СОВЕТЫ. Людей в Кишиневе оставалось очень мало, потому что, когда в 40-м уходили румыны, они всем своим чиновникам предлагали уехать, можно было даже увезти мебель. Моей сестре, Нине, тоже предложили, но она отказалась, потому что у нас на руках была больная тетя. Она умерла уже позже, после войны, 94 лет. Меня не хотели брать в учительницы музыки в школу, мотивируя это тем, что я кончила привилегированную гимназию княгини Дадиани. Пришлось звать свидетелей, что гимназия была обычная, для всех. Через год началась война с Германией.

Примечание Н.М. Румыния, в награду за союзничество, получила от нацистов большую территорию под названием Транснистрия. В неё вошли и Бессарабия с Кишиневым, и часть Новороссии с Одессой. Румыны тотчас реставрировали на этой территории «новый старый порядок».

 

 

 

В 1941-м ПРИШЛИ НЕМЦЫ. Немцы – это было ужасно. Они врывались в дома, срывали двери. Я говорю: Vas is mach? (Что вы делаете?) Немцы очень плохо обращались с евреями, было жалко и неприятно. Например, аптекарь, у которого мы всю жизнь брали лекарства, вдруг видишь – метет тротуар, на рукаве знак, глаза отводит. Потом евреям устроили гетто. Туда люди носили им еду, одежду, потом запретили. Это всё было ужасно. Однажды на улице я увидела двух растерявшихся девушек – это были переселенцы из немцев-колонистов. Им нужно было где-то остановиться. Я предложила им – одной остановиться у меня, другой – у соседки. Они охраняли нас от немцев, повесили вывеску «Занято». Моя девушка была очень милая. Она стучала на машинке в военной части напротив нашего дома.

Потом опять ПРИШЛИ СОВЕТЫ. Они сослали всю интеллигенцию, помещиков и пр.

В Кишиневе открыли Консерваторию. В первый год здание было совершенно непригодно для работы – стекла выбиты, печи не топятся. Приходилось ходить на уроки, одевшись во всё теплое, в перчатках. При Советах я проработала 10 лет, чтобы получить мизерную пенсию в 22 рубля. Моя работа при румынах не считалась. При румынах мне приходилось сдавать экзамен по румынскому языку, а при Советах – учили Сталина. А эти манифестации? Молодежь идет быстро, а я стараюсь поотстать. Парторг говорит: «Происходит утруска и усушка». Потом меня от этого освободили. Директор Консерватории был хороший человек – это ведь главное, чтобы человек оставался человеком.

Примечание НМ. При «советах» в Молдавской ССР не только «ссылали». Кое что и другое делали. Кроме Консерватории, со временем в Кишиневе были открыты несколько ВУЗов и НИИ, Университет и даже Академия наук.  Мой старый друг, А.И. Дикусар, доктор химических наук, теперь живет в буржуазной Молдавии и пишет статьи о гибельном положении «молдавской науки», которая возникла только «при советах».

 

---

  

Из Одессы и Киева в Москву – своей подруге Н.Е. Коробьиной

 О семье Богомолец — Лазурских см.  Картинная галерея, В.В. Лазурский  

Исторические справки. Первый том. ИМПЕРИЯ. Тюрьмы и каторга.

КУРАНТЫ. Незалежная Украина. 2014. .

 

Примечание Н.М. В августе 1944 года переписка Таси и Нины возобновилась. До начала 1946 года письма писали на листках, замысловато свернутых в «треугольники». На этих письмах нет марок, потому что во время войны почта работала бесплатно. При этом, кроме двух почтовых штампов (отправления и получения), на них стоит третий штамп «ПРОСМОТРЕНО военной цензурой». От этого письма шли очень долго, а иногда и пропадали, не пропущенные цензурой.

Всего за период с 1940 по 1955 год сохранились 47 писем Н.М. Лазурской. Из них: 42 письма к А.Е. Коробьиной и 5 писем к Н.М. Михайловой. И ещё 5 писем А.В Лазурского с 1955 по 1958 за период её болезни.

В годы оккупации профессор В.Ф. Лазурский преподавал языки в Университете, а его младший сын, А.В. Лазурский, был деканом агрономического факультета. Старший сын, В.В. Лазурский, живший в Москве, с начала войны служил в Красной Армии. Три года семья о нем ничего не знала. Наконец, в апреле 1944 года Одесса была освобождена, после чего его письма с фронта стали доходить до дома.

 

11 августа 1944. Заказное ПИСЬМО  Н.М. Лазурской из Одессы — первое после перерыва.

Москва, Садовая-Самотечная, 1, кв. 3.  А.Е. Коробьиной

Дорогая Ниночка! Только я перед войной нашла тебя, завязали переписку – и вот война опять разлучила нас. Теперь пишу «на авось» – так как я по-прежнему сижу в Одессе и притом на старой квартире, то, возможно, что и ты в своем гнезде. Как видишь, уцелела я и моя семья, хотя во время осады Одессы, затем оккупации и особенно при бегстве врагов из Одессы – пережито было бесконечно много тяжелого и страшного, даже ужасного. Старший сын, Дима, с 1941 года на фронте. Я три года не знала, что с ним. Теперь переписываемся. Младший сын, Алик, с нами. У него сильная близорукость, а специалист-агроном он крупный, так что его не призвали в армию.

Всё бы было у нас хорошо и радостно, но одно у нас крупное огорчение, что старик наш не с нами.  Вот вчера уже 3 месяца кончилось. Надеюсь, что, в конце концов, он вернется домой благополучно, но душа вся в тревоге.

Я всё время не перестаю работать по театральной линии: служу библиотекарем в Театре Русской драмы. Иногда выступаю в спектаклях. Ниночка, родная, напиши, как ты, как твоя семья? Выезжали ли из Москвы [в эвакуацию]? Как Кася? Где её мальчик? Крепко её целую. Пиши, спрашивай о том, что тебя интересует – старая дружба незаменима, особенно с моими «трагическими глазками». Целую. Твоя Тася.

Примечания НМ. «Старик наш» — муж Таси, профессор лингвист В.Ф. Лазурский, был намного старше её. — «Не с нами» —  10 мая 1944 года профессор В.Ф. Лазурский был арестован, видимо, «за сотрудничество с оккупантами». Он просидел четыре месяца в тюрьме, но затем был освобожден, благодаря хлопотам брата жены, А.А. Богомольца, академика и депутата Верховного Совета СССР.

 

1 сентября 1944. ПИСЬМО  Н.М. Лазурской из Одессы — А.Е. Коробьиной

Дорогой друг, Ниночка! Ужасно обрадовалась, что мое письмо не осталось без ответа, и ты так скоро и так горячо отозвалась, моя любимая. Как хорошо, что Сашко помог тебе [сделав вызов из Татарии]. Когда буду ему писать, поблагодарю его. Теперь я к нему обратилась со своими просьбами относительно своего мужа, но это посложнее, чем твое дело, и я не знаю,, выйдет ли из этого какой толк. А пока мне очень тяжело и грустно моя дорогая Нинусенька. Я тоже высохла вся, не старушенция, а Кащей бессмертный стала.

Много, много мы вынесли за время оккупации, ведь при осаде Одессы и при уходе немцев и румын мы фактически были между двух фронтов, а это, по-моему, страшнее, чем на фронте. От Димы, слава Богу, имею письма. Он воюет на 3-м Белорусском фронте, полон энергии и энтузиазма.

Ниночка, напиши мне, что ты знаешь о семье Данских, жива ли Софья Федоровна? Боже, как много ушло лет, и как будто и не жил. Кишинев, говорили, очень пострадал. Будь здорова, родная, со всей милой семьей. Целую. Твоя Тася.

 

ВСТАВКА Н.М. Семья Данских – меня тоже интересует, поэтому скажу о них несколько слов.

Дело в том, что в 1971 году, разбирая архив бабушки, я нашла листки со стихами Феди Данского, написанные в 1908 году в знаменитой тюрьме «Кресты». Так как в дневниках бабушки это имя не упоминалось, то я могла лишь догадываться, что это был кто-то из её друзей-революционеров, и, скорее всего, из партии эсеров, кружки которых она посещала. Его стихи я поместила в I томе Летописца в главе «Годы реакции» как образец революционных настроений молодежи того времени, но тогда никаких сведений об авторе в Интернете не нашла. В этом году я всё же нашла упоминания о нем в трех документах: 1) в списке членов Учредительного собрания 1918 года и 2) в биографии академика А.А. Богомольца (Сашко) в период его работы в Саратове в 1920 г. и 3) в этом письме Н.М. Лазурской.

Из них стало ясно, что Федя Данский и Сашко Богомолец учились в одной гимназии в Кишиневе и дружили всю жизнь. С его сестрой, Софьей Данской, дружила Тася Богомолец (Н.М. Лазурская), а через неё с Сашко и Данскими познакомились и сестры Белявские. Судя по стихам Ф. Данского, которые бабушка хранила всю жизнь, дружба Нины и Таси с семьей Данских продолжалась вплоть до Революции, которая всех разлучила.

Ф. Данский был членом ЦК партии эсеров, и по спискам этой партии в декабре 1917 года был избран в Учредительное собрание. В биографии академика А.А. Богомольца написано, что он с 1914 года был профессором кафедры общей патологии и бактериологии Саратовского университета и что «в 1920 году в его лаборатории работал друг его детства, участник революционного движения Федор Данский». И будто бы «черносотенная профессура (? – Н.М), узнав об этом, написала донос», из-за которого у А.А. Богомольца были неприятности.

Неизвестно, что ответила моя бабушка Тасе на её вопрос о семье Данских. Знала ли она о дальнейшей судьбе Софьи и Феди? Думаю, что она о них ничего не знала, потому что в следующем письме Наталья Михайловна пишет ей: «Софья Федоровна до войны жила в Ленинграде и потому могла умереть от голода во время блокады». А про Федора Данского они обе не упоминают. Так и осталось для меня неизвестной его судьба. Участвовал ли он в деятельности эсеров после Октябрьской Революции? Как прожил 20-е годы? Был ли арестован как эсер и когда умер?

 

12 октября 1944. ПИСЬМО  Н.М. Лазурской из Одессы — в Москву А.Е. Коробьиной  

Дорогой друг, Нинусенька! … Сообщаю тебе свою радость – мой Владимир Федорович 28 сентября уже вернулся домой и уже приступил к работе на своем прежнем месте в Университете. Теперь я чувствую, как всё пережитое отразилось и на мне: сердце устало, и часто бывает чувство, будто оно хочет остановиться навсегда… Да и годы уже солидные – в ноябре уже исполнится 64 года! А когда я пишу тебе, мой любимый друг юности, то мне кажется, что я опять молода, и не прошло так много таких бурных лет. Целую тебя и Касеньку крепко и горячо. Твоя Тася.

 

25 декабря 1944. ПИСЬМО  Н.М. Лазурской из Одессы — в Москву А.Е. Коробьиной

Дорогой мой друг, Ниночек! С праздником [Рождеством] и с Новым годом, желаю всем вам счастья, здоровья, скорейшего окончания войны и теплой зимы. У нас в квартире очень холодно – топлива нет, и мы вечером сбиваемся все в одну комнату, где у нас топится плита, и все занимаются своими делами. Главное мое утешение, что наш старичок с нам. … Отвечаю на твои вопросы. Конечно, я помню твою тётю Машу – ведь я вместе с вами просто обожала её, и, когда она уехала из Кишинева, мы писали ей письма и покупали духи того аромата, каким она душилась. И Верочку помню.

Веру Федоровну Комиссаржевскую я всегда помню и люблю. У меня очень много её фотографий, среди них есть с её надписями. Есть письма от неё и афишки её театра.  В феврале 1945 года исполнится уже 35 лет со времени её кончины. Чудесная была актриса и необыкновенно интересный человек. У меня сейчас бывает очень часто друг моей молодости Семен Семенович Комиссаржевский, её двоюродный брат. Он давно живет в Одессе. Ты мне, моя милая подружка, всё же как-нибудь напиши, почему ты организовала тогда койку имени В.Ф. Комиссаржевской в психиатрической больнице?

Мой Димочка уже в Пруссии, всегда волнуюсь о нем, но он довольно часто пишет очень бодрые письма. Пиши. Твоя Тася.

Примечание. Тётя Маша – родная сестра матери Белявских, Мария Павловна, урожденная Ховен. Верочка – её дочь, Вера Константиновна Федорова.    Фонд им. В.Ф. Комиссаржевской курсистки Нина Белявская и Варя Стукачева основали в 1910 г. Об этом написано в первом томе Летописца, в главе «Высшие Женские Курсы».

 

21 января 1945.  ПИСЬМО  Н.М.  Лазурской из Одессы — в Москву А.Е. Коробьиной

Дорогая моя Нинусенька!Сразу же не ответила на твое письмо, потому что в доме все хворали, а сама работала очень много. Но думала о тебе постоянно, родная. Сейчас ещё особенно беспокоюсь о Димуле, который на 3-м Белорусском фронте.  Жадно ждем известий и ждем военных действий на фронте. Сейчас очень важный, серьезный момент. … Танюшу поздравляю с днем именин [25 января], и желаю, чтобы её мама скорее поправилась. И всем, всем здоровья. Н.Л.

 

20 июня 1945. ПИСЬМО  Н.М. Лазурской из Одессы — в Москву А.Е. Коробьиной

Мой милый старый друг Нинуша! Боюсь, что одно мое письмо к тебе не дошло, что я вижу из твоего письма. Главное, что Димушка наш уцелел при взятии Кенигсберга. Я так беспокоилась о нем. Теперь мы мечтаем увидеться ним (я его 6 лет не видала), но, кажется, придется ещё потерпеть. Счастливо, что Миша [мой отец] 9-го мая написал вам. Мой младший сын Алик [А.В. Лазурский] получает новое назначение в Киев в качестве старшего научного сотрудника агрохимиком во вновь организуемый Ботанический сад. Это очень хорошо для его научных работ, и он с семьей уезжает в половине июля, а мы будем тосковать, и радоваться за него. Хотя бы Касенькин Юра поскорее вернулся домой – и все наши дорогие фронтовики. Ужасно рада, что война уже окончилась, просто даже не верится. Будь здорова, голубка. Горячо и крепко тебя целую. Любящая тебя всем сердцем твоя Тася.

Примечание Н.М. Миша – мой отец, М.М. Михайлов, воевал на том же 3-м Белорусском фронте в Восточной Пруссии, что и Вадим Лазурский. И тоже участвовал во взятии Кенигсберга.Может, они знали друг друга?Теперь уж спросить некого – оба умерли.

В 1946 году вернулся в Одессу после демобилизации Вадим Лазурский. Оба сына женились.

1 мая 1947 года умер муж Натальи Михайловны, и она осталась одна. Оба сына тогда жили уже в Киеве, и было решено, что она тоже переедет в Киев. Вскоре Вадим Владимирович с женой уехали в Москву, где он ещё с довоенных времен был прописан в квартире А.А. Богомольца на Сивцевом Вражке. Прошло ещё два года, и Наталья Михайловна приехала навестить сына в Москву, где её с нетерпением ожидали друзья юности — Нина, Кася и Боря Белявские.

 

 

 

В.В. и А.В. Лазурские, Ю.К. Мезько и Б.Е. Белявский на Чеховской ул. 1949

 

 

 Встреча произошла в 1949 году после 40 лет разлуки. Мне было тогда 8 лет, но и теперь, когда мне 70 лет, я хорошо помню то волнение, которое царило в нашем доме в связи с этим событием. Тогда же произошло мое знакомство с Натальей Михайловной, о которой бабушка так много мне рассказывала. Хорошо помню, как она сидит на сундучке в нашей комнате на Самотеке, такая веселая и приветливая. Мы с ней сразу подружились и тоже стали переписываться.

В 1955 году Наталья Михайловна тяжело заболела. Тогда на письма бабушки стал отвечать её сын, А.В. Лазурский, а после её смерти в марте 1958 года, он продолжил переписку с бабушкой и, когда бывал в Москве, заходил к нам её навестить.

 

 

Книга Н.М. Лазурской-Богомолец об украинской актрисе Марии Зеньковецкой

 

В 1961 году в Киеве вышла в свет книга Н.М. Богомолец-Лазурской «Життя Марии Заньковецкой», книга о великой украинской актрисе, которую она знала с детства и считала своей учительницей в театральном деле. Написана она на родной для актрисы и автора украинской мове. А.В.  Лазурский подарил её моей бабушке «на память об авторе». Впервые я прочитала её совсем недавно.

 После смерти моей бабушки в 1970 г., переписка (и дружба) продолжалась между дочерью Нины Белявской, Т.Ю. Коробьиной, и младшим сыном Таси Богомолец, А.В. Лазурским, до его смерти. Бывая в Киеве, и мама, и я обязательно посещали его. Он всегда с удовольствием водил нас по Киеву.

СТОЛЕТНЯЯ  ДРУЖБА представителей трех поколений.

---

 

 1946

 

Примечание Н.М. в 2013 г.

Ксения Евгеньевна Мезько по возвращении из эвакуации в 1943 г. была назначена завучем начальных классов в среднюю школу № 187  и проработала там до 1950 г.  Моя мама, Татьяна Юрьевна Коробьина, проработала в этой школе более 30 лет с  1944 -по 1975 г.  В 1948 г. мама отдала меня в 1-й класс своей школы, но я закончила  там только начальную школу. Выйдя на пенсию, она много лет занималась в архивах, собирая  материалы для Школьного музея, и он был открыт, но к настоящему времени от него ничего не осталось.  Строго говоря, и от самой школы № 187 (30) ничего не осталось, так же, как и памяти о тех, кто когда-то отдавал все свои силы и знания воспитанию детей.

 

Тогда самоотверженный труд Учителя не называли «услугами», как это придумали делать подонки в наше время.  Старые учителя не смогли бы даже понять, о чем идет речь,  настолько трепетно и даже торжественно они относились к своему служению. С  детства я многих из них знала, потому что и тетя Кася, и мама долгие годы дружили с ними, и они приходили в гости. Сколько было волнений и переживаний за учеников, сколько огорчений и жалоб на усталость  от подготовки к  урокам и на бесконечную череду «школьных реформ»!  Но они не унывали, нет.  В  них была та бодрость духа, которой обладают люди, уверенные  в  необходимости своего дела.   Им повезло, что они не застали тех потоков грязи, которыми «благодарные потомки» продолжают поливать свое  прошлое, как в  целом, так и в частности, советскую школу и своих учителей.Что касается памяти о них, то в Интернете, кроме сайта Центра образования № 1479, расположенного в здании бывшей школы № 187 (30), ни одного упоминания об этой школе, её директорах и учителях мне не удалось найти.

В  память о  всех учителях школы № 187 (30) из того, что сохранила мама, теперь составлена особая глава в Летописце под названием «СОВЕТСКАЯ ШКОЛА. 1918-1986».  А в Указателях приведен Список учителей школы № 187 (30), составленный  Т.Ю. Коробьиной.

После войны школа работала в три смены, и до 1954 г. была женской.  В 1960-е годы школа получила статус школы с преподаванием ряда предметов на английском языке, и ей был присвоен новый номер — № 30 Свердловского района. Из эт

Ксении Евгеньевны МЕЗЬКО

за 1945-1946 учебный год

 

Закончился 1945-1946 учебный год, первый после Великой Отечественной войны. Год, который для классов начальной школы прошёл в относительно благоприятных условиях и, если итоговые цифры не вполне удовлетворительные, то многое надо отнести за счёт ряда тяжёлых условий, созданных войной. Ведь нельзя же забыть ту обстановку, с какой начали учёбу наши дети выпуска этого года, да и дети, перешедшие в 4-й  класс. Сколько среди них травмированных в результате эвакуации, оккупации, сколько потерявших отцов и матерей. А обстановка в недавнем прошлом ― холодно дома, холодно в школе, занятия во 2-ю смену, затемнение, возвращение домой в темноте.

Из 25 классов начальной школы 23 занимались в первую, утреннюю, смену. Таким образом, у детей был обычный, нормальный режим дня. У детей выработался ряд навыков, несомненно, положительных. К таким следует отнести впуск и выпуск из школы, организованный вход и выход из класса, умение себя держать на массовых мероприятиях ― утренниках, собраниях, выходах в театр. Единство требований сказалось и на внешнем виде учащихся ― тёмные платья, передник и белый воротничок стали в отдельных классах обычным явлением.

Ставилась общая задача научить детей культурно отдыхать и питаться. Хочется упомянуть о завтраках. В силу перегруженности классов дети лишены возможности завтракать в столовой (кстати, превращенной в класс). Бублики и чай разносились по классам. Бублики только в чистом мешке, конфеты на тарелке. У каждого на парте были салфеточки или, в крайнем случае, белая бумага.

Значительно выросли требования к знаниям учащихся, многим непосильно было выправить недочёты прошлых лет, дала себя знать недостаточно прочная база первых годов обучения. Большая работа была проделана педагогами, понимавшими, как спешно надо ликвидировать недочёты прежних лет, повышать качество учёбы, углублять воспитательную работу. Число классов, учеников и успеваемость в начальной школе в 1945-46 уч.году

 

ВСТАВКА НМ. Таблица. Число учеников и успеваемость в 1945-1946 году. В скобках число учеников в одном классе (40-45). Составлено Н.М. Михайловой  по данным из Отчета К.Е. Мезько.

---

 

Таким образом, под руководством завуча находились 25 учительниц (разного возраста и стажа) и более 1000 учениц, девочек в возрасте от 7 до 11 лет. В первые годы было много переростков (не учившихся во время войны) и второгодников (до 10%). Классы были перегружены (40-45 человек). Занятия в школах, как правило шли в две смены, а на окраинах Москвы, где только начинали строить новые школы, занимались и в четыре смены (4-я смена начинала а 7 час. вечера).

Учителя в классах начальной школы делились на Объединения по параллелям, председателями которых были более опытные педагоги. В своем отчёте за 1946-47 год К.М. Мезько пишет о значении работы объединений: «Все указанные выше дела проводились во всех классах, обсуждались на объединениях, где не только планировалась всякая работа, но в дальнейшем шёл обмен опытом, подводились итоги. Всё это объединяло педагогов и, помимо учебной работы, давало широкий простор их инициативе».

Огромное значение предавалось воспитательной работе. Сама Ксения Евгеньевна с 1938 года начала вести ежедневные записи о событиях школьной жизни и не раз предлагала, чтобы такие дневники вели и все учителя. Но из этого у неё ничего не вышло. Никто из учителей (даже её племянница Т.Ю. Коробьина) на это не соглашался, так как все они были перегружены работой, составлением ежедневных учебных планов, собраниями и отчетами, а некоторые (например, Т.Ю. Коробьина и Т.А. Розанова) ещё и учились на вечерних факультетах ВУЗов. У всех на руках были дети, престарелые и больные родители, проблемы со здоровьем из-за плохого питания и хронической нехваткой денег на жизнь.

Но как же они были самоотверженны, как бескорыстны!!!  Сколько внимания, любви и сил они отдавали каждому отдельному ребёнку!

 

ТРЕТЬЯ И ЧЕТВЁРТАЯ ЧЕТВЕРТЬ УЧЕБНОГО ГОДА

 

ДНЕВНИК ЗАВУЧА К.Е. МЕЗЬКО

с 11 января 1946 по 22 января 1947

 

11.01.1946. Первый день третьей четверти. Не пришла П.И., потому что у неё умер отец.

У Т.Ю. Коробьиной мать попала под машину [т.е. моя бабушка], отпустили её часом раньше окончания уроков. Её класс проводила домой я. … Раздала тетради. Наметили дни родительских собраний.

12.01.1946. Вечером проводила собрание родителей 4х классов. Родителей было очень мало, процентов 25. Каждый интересуется только своей девочкой. Общих вопросов никаких. Пришли, в основном, родители хороших учащихся. Обычная картина. В первом этаже был спектакль для избирателей. Было очень много учащихся, начиная со 2-го класса. Ворвалась толпа хулиганов с бритвами. Поранили руки швейцару.

14.01. 1946. Было собрание по выборам в Верховный Совет.

Наш кандидат ― т. Леонова, учительница 173 школы. Провела собрание Объединения первых классов. У  Скороходовой изумительные результаты по письму!  В 4-х «А» и «Г» провела беседу и выяснила причины отсутствия родителей на собрании 12 января. Говорила индивидуально со всеми, о ком упоминалось на собрании как о неблагополучных.

17.01. 1946. Провела собрание Объединения вторых классов. Наши учительницы не любят искать и творить. Среди них выделяется Т.Ю. [Коробьина]. Дневники [по воспитательной работе] прививаются с большим трудом.

19.01.1946. Сегодня утренники, посвящённые дню смерти Ленина.

(Для 1-х  и 2-х классов. Прошли просто и торжественно, без напряжения, доходчиво до детей, при полной дисциплине и соответствующей настроенности. … Провела собрание с вожатыми октябрят. Инструктировала, как вести работу подготовке к 10 февраля [День выборов].

22.01. 1946. Провела собрание Объединения четвёртых классов при больших опасениях за успеваемость. Много волнений по линии воспитательной работы. Страшная невыдержанность в 4-м «Б», граничащая с распущенностью. Случаи воровства в 4-м «Г»,причем никак не выявляется виновная.

28.01. 1946. Спешно пришлось искать девочку для роли пионерки, надевающей на артистку Рыжову [Малый театр] пионерский галстук. Бедная Галя [вожатая] носилась во все концы и, наконец, договорилась с Зариной Ирой. Завтра вечер встречи выпускников 187 школы и 10 лет со дня организации школы. Мне не хочется быть и встречаться с отдельными людьми.

29.01.1946.…От обычной работы была оторвана подготовкой к вечеру. Сначала разговоры с Анной Львовной [директором школы], потом практические дела: двигала парты, таскала щиты и т.д. К 7 часам вдруг поняла, что всё это могли сделать и без меня. На вечер не пошла, так как очень устала. …Между прочим, оставаясь вечером и наблюдая классы средней школы, с горечью убеждаюсь, что наши труды в начальных классах в пятом классе лопаются, как мыльный пузырь.

30.01.1946. Интересный факт, характеризующий работу педагога. Мать Лиды Васильевой ушла в родильный дом. Ушла одна рано утром в воскресенье, оставив Лиду и младшую сестрёнку в пустой комнате. Дети не знали, в каком роддоме их мать. Сегодня Лида получила открытку с адресом, и мать просит её зайти. Девочки собрали ей передачу и написали чудесное, тёплое письмо. Обещают помочь и маленькой. И как всё просто, как человечно! Мать Тани пойдёт за Васильевой, когда та выпишется из роддома. В этом классе бьётся жизнь, и девочки связаны интересами класса. Большая роль Е.Н. [Засыпкиной].

7. 02.1946. Провела короткие собрания по возрастам (первый и второй класс) в связи с отменой занятий на 8 и 9 февраля. Убедилась, что не все девочки одинаково твёрдо поняли значение ВЫБОРОВ, хотя бы в простой, доступной им форме. Дисциплина начинает меня серьёзно волновать. Шумно на переменах, беготня, повышенный тон в разговорах. 

8.02. 1946. День совсем необычный. Идёт грандиозная перестройка ― помещения не узнать. Малыши пришли только за бубликами и быстро разошлись.

9.02. 1946. В школе всё полно предвыборным настроением. Коридоры неузнаваемы, пахнет ёлкой. Дети возбуждены ― слишком всё необычно! … Отмечается массовое отсутствие детей из-за гриппа.

10.02. 1946. ВЫБОРЫ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ СССР.

22.02.1946. 23-го намечается вечер самодеятельности для участников войны (родителей учащихся). Зал в жутком виде. В школе грязь. День прошёл нелепо. Проверяла декламацию, была на репетиции монтажа. Решила вопрос с костюмами. Закончила с девочками газету. Подобрала плакаты к 23 февраля. На фоне всего этого большие переживания. У  маленькой Птушкиной умер отец. Он так любил девочку, так заботливо каждый день провожал в школу до дверей класса и потом стоял и смотрел, смотрел, пока не начинался урок. Сегодня девочка пришла такая бледная, молчаливая, вся ушедшая в себя. А из школы ушла и домой не пошла. Её ищут. Куда ушла? Почему? Где искать?

А в 3-м «А» пришла тётка Шуры Латышевой с жалобой на девочку. На девочку страшно смотреть. Бледная, истощённая, совершенно безразличная ко всему. Не учится. Встаёт вопрос о детском доме ― тётке она не нужна, а отец, писавший с фронта, чтобы её не отдавали в детдом, теперь пропал без вести. Тётка всеми силами хочет от неё избавиться, мечтает о ремесленном училище. Девочке 14 лет. В 4-й класс она не перейдёт. Как быть?

23.02.1946. День Красной Армии.

Вечер в школе. Было много волнующих моментов. И при сборе родителей, когда сияющие мамы вели пап, представляли их, радостно сообщая о приезде, наградах и т.п. Родителям, особенно отцам, видимо, было хорошо в атмосфере школы. 

8 марта. ДЕНЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ СОЛИДАРНОСТИ ЖЕНЩИН

9.03.1946. Эти дни страшно суматошные, полные мелочей, занявшие все рабочие часы. Готовились к 8-му марта. Стэнд. Газета. Подготовка приветствий. Подготовка к вечеру. Вечер. А наряду с этим отсутствующие [по болезни] учителя, необходимость замещать. Очень большая усталость выбила меня из колеи наблюдений за детьми. Сочинения на тему «Кем быть?» хочу внимательно просмотреть, подобрать по намеченным профессиям, попробовать сделать выводы, что же интересует наших девочек.

14.03.1946. Проводила беседу о воспитательной работе со студентами пед. техникума (2-й курс). Так хочется передать нашей смене весь свой опыт и мечты. Хочется сообщение, которое я готовлю к конференции, сделать полноценным для учителей начальных школ.

15.03.1946. В классе Е.Н. Засыпкиной новая драма. Шура Латышева получила от отца телеграмму: «Состояние очень плохое. Немедленно приезжай». Он без ног выше колен лежит в протезном госпитале. Три месяца не было писем. До этого писал и умолял не устраивать девочку в детдом. Шура жила мечтой о встрече с отцом. Сейчас всё рухнуло. Страстно хочет ехать. Упорно повторяет: «Хочу увидеть ещё раз». …Условия жизни с тёткой  очень тяжёлые. 

16.03.1946. В  Шуре  Л. принимает участие военкомат. Она должна туда явиться с телеграммой, и ей помогут выехать. Очень боюсь за неё ― такой далёкий путь, но сегодня у неё совсем другое лицо! Она ожила при мысли о такой возможности.

19.03.1946. Ещё несколько дней, и третья четверть закончена. А ещё так недавно мы её «планировали». … Контрольные работы … Вопросы успеваемости …Подведение итогов. …Опять и опять цифры. … Ещё немного и конец года, а там полная неизвестность. Перестройка школы. Нет, не буду заглядывать в будущее.

Шура Латышева ещё не уехала. Едет завтра с  тёткой. Военком одел её с ног до головы. Она ходит сияющая. Но самое трогательное, что в классе снова сказалось чувство товарищества, которое умеет растить Е.Н. Засыпкина. Девочки полны заботы о  Шуре. Уже на окне груда пакетов с хлебом, пирогами и т.п. Шуре на дорогу. Лида В. ходит в школу через день. На её обязанности возить младшую сестрёнку к матери, которая кормит её грудью. Больница у Красных ворот. Она часто не справляется с этим. Её сестра в 1-м кл. тоже ходит очень нерегулярно. Тяжёлые условия у бедных девочек. 

20.03.1946. Сегодня Лида В. опоздала. У малютки температура +40. Она не отнесла её в ясли, оставила одну дома!  Шура Л. получила письмо от отца: он жив и ждёт её с «новой мамой». Что же означает полученная телеграмма?

23.03. 1946. Готовлюсь к конференции. Я очень сожалею, что согласилась выступать. Вышло не то, что я хотела. Как-то бледно и скучно, мне кажется, и слушать-то не будут. Ведь и вообще у нас слушают плохо. Ну, да теперь нельзя отступать. Скверно и то, что я чувствую большую усталость. Устала и физически, и морально. А как быстро прошёл. … И снова думается уже о будущем. Буду ли работать? Как и где? Что-то неспокойно на душе.

 

---

 

26 марта 1946.

Доклад К.Е. Мезько

на Конференции учителей начальных и 5-х классов:

«РОЛЬ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ В СИСТЕМЕ

НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ»  (выдержки)

 

Как-то глядя, как учитель средней школы поправляет сочинение ученицы старшего класса, я положила перед ним тетрадь первоклассницы и обратила его внимание на то, какой путь проходит ребёнок от первого до четвертого и старшего класса. Вот тетрадь, где робко и неуверенно проведены первые штрихи и пытаются встать в ряд неровные палочки. Смотришь, уже стоят ровные буквы и вёрдо выведены первые слова. Вот первая самостоятельная работа. Вот попытки творить. Преподаватель средней школы, не работавший никогда в классах начальной школы, часто не представляет себе того большого и сложного пути, по которому ведёт ребёнка учитель начальной школы. Отсюда то недопонимание, которое наблюдается в пятых классах, куда приходят наши дети после четырёх лет работы с одним учителем. Ушинский говорит: «Если учитель старшего класса оставляет без внимания привычку или навык укоренённые детям с младших классов, или, что ещё хуже, искореняет их новыми, противоположными, привычками и навыками, то этим только расшатываются, а не создаются характеры».

Вспомните первое сентября, когда в школу вливаются десятки первоклассников. Любопытными глазами смотрят они вокруг. Всё для них ново. И широкие коридоры, и черная доска, и парты, и учительница. Целая наука встать и сесть за парту, подойти к столу учителя, вынуть и книгу тетрадь без шума. А палочки, которые надо писать ровно и красиво, а кружочки и квадратики, которые надо уметь обвести. Всё ново, всё необычно, от всего замирает сердце. Как важно учителю не пропустить этот момент, закрепить в душе уважение к каждой вещи в классе, должное к ней внимание и заботу.

Каждый педагог должен с первого дня неуклонно учить ребёнка тому, что всякое дело, хотя бы самое маленькое, надо доводить до конца, прилагая все усилия, чтобы отлично его выполнить. Дать навык тщательной, упорной, добросовестной работы имеет такое же значение, как работать над повышением знаний учащихся…. С первых шагов пребывания в школе ребёнок должен проникаться сознанием, что «учение, как сказал Ушинский, есть труд и должно оставаться трудом, но трудом, полным мысли».

К 8 марта я предложила учащимся 4-го класса написать сочинение (материал для газеты «Школьница») на тему: «Кем я хочу быть?». Ряд девочек выразили желание быть учительницами, быть похожими на Екатерину Михайловну Гринюк, Татьяну Александровну Розанову, учительниц, которые представляются им идеалом, и работа которых привела их к мечте об этой профессии. Причем интересы их мотивированы. «Иные мечтают стать лётчиками, моряками, инженерами, я же избрала скромную, но в то же время, великую профессию учителя»,― пишет одна. Или ещё: «Быть учительницей мне нравится, потому что мне хочется воспитывать смелых, ответственных людей». Или: «Мне очень хочется проверять тетради и ставить соответствующие отметки».  Как видите, от наивной детской мечты проверять тетради до оценки работы учителя как великой профессии. … В личности учителя, для детей младших классов особенно, есть особое обаяние. Дети любят свою учительницу, они часто идеализируют её, они всегда с такой лаской говорят «наша учительница».

Успех работы педагога зависит от того, в какой мере он изучил и знает каждого ученика. Ни для кого из нас не тайна, какой ущерб принесла детям война. Нужна большая чуткость в отношении каждого отдельного ученика. И многое из того, что кажется нам крупным проступком, может быть прощено и воспринято совершенно иначе при близком подходе к ребёнку, изучению его бытовых условия,  семейных взаимоотношений и  т. п. Вот, ученица 3-го класса подделала в дневнике отметку по английскому языку. Поступок вызвал полное осуждение. В классе девочка только плакала и не пыталась оправдываться. Но когда я говорила с ней отдельно, выяснилось, что у неё мачеха, которой она боится…

Много хорошего заложено в наших детях. Вернусь к тем же сочинениям, о которых я упоминала. Во многих, пожалуй, в большинстве из них, девочки определяют свой интерес к той или иной профессии возможностью быть полезной своей родине: «Я мечтаю сделать новые открытия по химии, чтобы принести пользу родине», говорит Ася Юдина. «Я хочу быть врачом, чтобы продлить жизнь человека». «Я буду лётчицей. Если на нашу родину нападёт враг, не щадя своей жизни, я буду его бомбить со своего самолёта». Так пишут наши маленькие женщины. Надо серьёзно прислушаться к их желаниям, ещё и ещё поднять любовь и уважение к каждой намеченной профессии, подчеркнув значение её для родины, для человека.

Богатый материал для бесед на эти темы даёт газета «Пионерская правда» (№24 от 19 марта 46 г.) в статье «Рассказ о пятилетнем плане».

Мы должны учить детей видеть прекрасное будущее нашей родины,

растить в них сознание того, какие люди нам нужны,

и будут нужны для осуществления этого плана.

ДНЕВНИК ЗАВУЧА К.Е. Мезько

 

1.04. 1946. Кончились весенние каникулы. Конференция начальных школ прошла интересно, оживлённо, но, к сожалению, верхи торопились. Прений не было, не высказывались те, кто хотел высказаться. Это большая ошибка организаторов. … Сегодня все на местах. Начинается практика студентов, ответственный для школы период.

 2.04. 1946. Общая картина успеваемости не радует. Огромные цифры отстающих. Мотивировки достаточно убедительны. Но как тяжело слышать о бытовых условиях этих неуспевающих детей!! По крайней мере, о большинстве из них. Вот Лида В., вот Петухова, вот Голкулина и целый ряд других.

Сегодня зашла в класс Т.Ю. Коробиной в её отсутствии. Девочки встретили очень приветливо. Этот класс выделяется своей культурой. Маленькая Мазылкина выросла на глазах.

 

 

3.04. 1946. Т.А. Розанова сегодня не пришла. У матери сердце перевернуто, склероз, предписан полный покой. Если её нет, значит, что-то серьёзное. А она так боялась за четвертую четверть, а ведь до экзаменов считанные дни. У Т.Ю. Коробьиной муж приехал в отпуск, и перед ними встал вплотную вопрос, как жить дальше? Ведь нельзя же навечно разбить семью. Снова вопрос. И всё это сегодня, сейчас, и всё это наряду с большим и ответственным делом обучения и воспитания десятков вверенных нам детей.

… Занималась во 2-м «В» классе, провела урок чтения. У ряда девочек техника чтения слаба. Надо сказать Т.Ю. Коробьиной. А в целом чудесный класс.

4.04. 1946. Была у Т.А. Розановой. Мать заболела плевритом. Температура высокая, отойти невозможно. Т.А. в отчаянии и за мать, и за классы. 

6.04.1946. Продолжаю ходить по классам. Наши милые девушки, практикантки, как они нервничают. Вспоминаю, как 40 лет тому назад я начинала свой педагогический путь…. Тогда с нами не так возились, предоставляли самим преодолевать трудности и находить правильный путь  … От Шуры Латышевой всё нет известий. Где она? Что с ней? Как сложится дальнейшая жизнь?!

9.04. 1946. Была мать Григорьевой. Оказывается, девочка, и дома воруют. Пропажи в школе ежедневно. Воруют многие, начиная с 1-го класса. Что делать?!

11.04. 1946. Шура Латышева прислала письмо с приветами. Осталась у отца  и «новой мамы», санитарки из госпиталя, где лежал отец. Отец занят спекуляцией, и, видимо, к тому же привлечёт и дочь.

15.04.1946. Практика закончилась. Хороша молодёжь, но очень не высок культурный уровень. И трудновато им будет, когда начнут работать самостоятельно.

27.04.1946. Твиринева на проверке чтения не была, потом пришла ко мне в кабинет. На вопрос, почему отсутствовала, ответила: «Мама меня отдаёт в детский дом, и мы ходили к врачу». И дальше пояснила: «Это потому, что я не слушаюсь маму». Бедная, бедная девочка! 

Первое мая. ДЕНЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ СОЛИДАРНОСТИ ТРУДЯЩИХСЯ

4.05.1946. Ряд дней полных особых переживаний и впечатлений. Чудесный утренник 30 мая. Чудесный по содержанию и исполнению, одинаково воспринятый и детьми, и взрослыми, и так пережитый самими исполнителями! Словом, много было действительно прекрасного, яркого сильного. Потом Первое мая… Какой день! Сколько солнца, ярких красок, веселья, радости. И где-то там, далеко, в глубине души грусть, … грусть. Мне надо быть спокойнее, пусть будет, как будет. … Ведь я должна дождаться осуществления своей мечты ― встречи с сыном…

Примечание Н.М. 1-го мая день его рождения. Она ждала Юру ещё 8 месяцев.

 

ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА ДНЯ ПОБЕДЫ

8.05.1946. Завтра День победы … Какой это был изумительный день год тому назад! Какой подъём, какое настроение! Какая уверенность в будущем. Никогда не забуду этого утра, солнца, радостных лиц!

И вот прошёл год. Яркие плакаты. Везде звучит это гордое слово «победа». В школе напряжённое настроение. Конечно, больше у учителей. До испытаний [до экзамена] остались считанные дни. … Как быстро прошёл год!  И, как всегда, сколько не сделано и сколько не доделано! Год …

 

13.04.1946. У  Т.А. Розановой поездом насмерть задавило сестру. Ей пришли сказать об этом в школу. …Она взяла себя в руки и пошла на урок. …Впереди ― подготовить к этому известию мать. У неё больное сердце. Как она перенесёт? И всё это накануне выпускных экзаменов в 4-х классах, за которые так волнуется Т.А. Что делать? Со всех сторон я слышу о таких переживаниях. Страшно.

16.05. 1946. Любу Твиринову приютила у себя Нина Анатольевна после того, как мать привела её в РОНО и сказала: «Если вы её от меня не возьмёте, я брошусь под трамвай».  Девочка прекрасно ведёт себя, никаких дурных наклонностей не проявляет.  В какой-то детдом она попадёт?

23.05.1946. Уже три дня идут экзамены. Ужасное напряжение и у детей, и у учителей.

31.05.1946.  Кончились экзамены в 4-м классе. Сегодня на собрании такой искренностью звучали слова благодарности, простые неуклюжие детские речи. Жаль, что нельзя дальше вести, следить за их развитием, за их ростом, физическим и духовным. Уйдёт детство, и как то пойдёт юность? Много ещё надо им ласки, внимания, индивидуального подхода. 

КОНЕЦ УЧЕБНОГО ГОДА 1945/1946

 

 

 СЕМЬЯ – 1946 год

 

24.05.1946. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Тане

Из Комсомольска на Амуре. Управление Амурстроя МВД. Автоотдел

24/V-46. Получил, Танюша, я твоё грустное письмо. Не писал я тебе долго, даже, кажется, совсем не писал после возвращения из Москвы. Всё как-то не до писем было.

Да, война и длительная разлука на всех наложила свою печать. Много, почти везде семейные драмы. В «Британском союзнике» я как-то прочёл, что в Лондоне даже организовали общество помощи семьям, распадающимся из-за войны. Приведены любопытные примеры, независимо от психических потрясений или физических повреждений. Одной из важных причин семейных раздоров является, по моим наблюдениям, полная противоположность между повседневным бытом в армии и бытом в семье.

В армии офицер живёт на всём готовом, он не думает ни о каких мелочах хозяйственной жизни. Его оденут, обуют и накормят. И живёт он по строго заведённому порядку, по уставу. Раз он к этому порядку притёрся, ему трудно притираться к другому порядку, вернее, ― беспорядку, полному нудных мелочных забот. … Я сейчас вспомнил, как Николенька Ростов, поживши в отпуску в Москве, в роскошном своём доме, не обременённый никакими заботами, и то соскучился по своему полку, и с радостью, правда, затаённой, возвращался в полк. Каково теперь молодому офицеру весь день думать о том, чтобы что-то достать, что-то купить, чем-то накормить и детей, и жену, и себя. Тоска.

Для преодоления всего этого нужна глубокая любовь и привязанность к своей семье, и чувство ответственности. Ну, а любовь потускнела, привязанность порвалась, моральное чувство ответственности перед семьёй заменилось ответственностью по уставу строевой службы. И вот, долгожданная встреча приносит вместо света и тепла копоть и холод.

… Нежно тебя целую. Духом не падай. Держись крепко на своих ногах. Это хорошо, что ты полюбила свою педагогическую работу. Я здоров и крепок. Московский отдых меня много освежил. Как  Нина, как дети? Передай им мои поцелуи. Юрий.

 

01.06.1946. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ и Тане в Москву

Из Комсомольска на Амуре. Восточное Управление БАМ МВД. Автоотдел

1/VI — 46. Дорогая Нина! Я три недели был в командировке на трассе и вернулся только 31 мая ночью. В тот же день получил зарплату и перевёл Тане  200 р.

Набрался новых впечатлений и от работы, и от соприкосновения с низовыми работниками. Чтобы не обюрократиться, нам, управленческим работникам, необходимо почаще выезжать на трассу, тогда конкретнее и легче видишь и понимаешь всю свою работу и все условия, в которых она протекает, и тех людей, которые, собственно, и создают новые материальные ценности, и того самого мужика, который «один с сошкой», а мы за ним ― «семеро с ложкой»! Но, конечно, без интеллекта тоже нельзя…

На трассу мне доставили и твои два письма, и ещё десяток от других моих корреспондентов, среди которых, впрочем, моей дочери не оказалось. Но принимая во внимание трудности её положения (дети, школа, институт), выношу ей  вердикт: Виновна, но заслуживает снисхождения. Сначала отвечаю на твоё первое письмо, а потом и на второе, хотя ты и просишь на него не отвечать. Ну, может, и не отвечу.… Я ведь письма пишу сходу, что в голову взбредёт.

В основном ты, конечно, права. Несмотря на наше обоюдное желание поговорить по-дружески, сердечно и серьёзно, нам это не удалось, и мы оба, не сговариваясь, дали разряд этому желанию в своих письмах. Причину этого ты тоже определила почти правильно. Трудно, знаешь ли, говорить по душам, когда видишь вокруг такую нищету, когда видишь, что дети буквально голодны, а ты и Таня нуждаетесь в самом необходимом. Видишь всё это, а помочь по-настоящему не можешь…. Ты говоришь «долг»… и с досадой: «Ох, уж это чувство долга! Пожалуй, оно приносит и ханжество». Быть может, связывал долг, быть может, и что другое.

Настоящей сердцевиной человека, его подлинной сущностью является эгоизм, и поэтому всякое проявление эгоизма является всегда естественным и непосредственным. Но вместе с тем, именно поэтому эгоизм, с общественной точки зрения, является или безнравственным, или безразличным в моральном отношении. Это в лучшем случае. Нравственность начинается с того момента, когда эгоизму приходится посторониться и дать дорогу проявлению другого чувства. Какого?  Христос говорит ― любви. Кант говорит ― долгу. Шопенгауэр ― состраданию. Этика как наука, должно быть, исчерпывается этими тремя мотивами нравственного поведения. Ницше со свой «волей к власти» как нравственным мотивом, конечно, подпадает под кантовскую идею долга.

Я не собираюсь писать тебе трактат по этике (для этого у меня имеется особая тетрадь). Я только хочу сказать, что иногда трудно разобраться в мотивах, воздействующих на твою душу. Говорю тебе откровенно, совсем откровенно ― я не чувствую в себе долга перед тобой, перед её детьми. Нет, не чувствую. Вот так, как чувствую свой долг перед О.В. и Мишуком. И если помогал вам во время войны и теперь, чем могу, то не из чувства долга, а из чувства любви и сострадания. Так же, как помогал и помогаю Сергею Ивановичу и Анне Ивановне. А теперь им совсем не помогаю, и мне это неудобно, потому что я знаю, как они нуждаются. … Так то вот оно и получается, Нина. Нехорошо получается. Бедность не порок, но большое свинство. Хоть «в рубище почтенна добродетель», но от этого рубища сердце сжимается, и язык прилипает к гортани. Ну, пора кончать.

Напиши мне подробно обо всём и обо всех:

1)       Как Таня сдаёт свои экзамены

2)       Как Женя сдал свои экзамены

3)       Как дети устроены на лето

4)       Как и где думает отдыхать Таня

5)       Как ты проведёшь лето одна, ведь это тебе будет не под силу.

Всех вас целую и желаю вам за лето поправиться. Я пока остаюсь в Комсомольске, но собираюсь в Заполярье. Юрий.

 

МАМА ПОСТУПАЕТ В ПЕДИНСТИТУТ

 

ДНЕВНИК Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

 

13 июля 1946. С  отъезда Миши прошло два месяца с половиной. Женя в санаторном лагере в Рязанской области. Наташа со своим детским садом [в Валентиновке]. Танечка готовится на вечерний факультет исторического отделения Педагогического института.

30 июля 1946. Вечером была Вера Дм. Орлова. Они голодают самым настоящим образом.

1 августа1946. Получены 150 руб. от Юрия [от Ю.А. Коробьина].  Таня сдавала письменный экзамен. Тема для неё оказалась очень подходящей: «Историческая обстановка «Слова о полку Игореве»».

5 августа 1946. Танюша сдала географию.  Осталась история.

6 августа 1946. Взяла у Каси в долг 20 руб. Денег от Миши всё нет. Таня занимается очень упорно, а кормить мне её нечем. Просто горе.

7 августа 1946. Танечка на отлично сдала последний свой экзамен, историю. Какое счастье и какое облегчение! Сочинение и литературу тоже на отлично.

11 августа 1946. Наконец, сегодня получилось извещение о получении денег от Миши.

400 руб.! — на двух детей, почему-то из Риги. Что мы знаем о нём и что знали.    Неужели можно так ошибаться в человеке.  Как видно, так. Кася воспрянула духом — есть надежда на возвращение Юры с Дальнего Востока. Хоть бы эта надежда не рушилась, как все до сих пор.

18 августа 1946. Воскресенье. [День авиации]. Все, кто мог, едет в Тушино. В Москве заметно тихо. Денег нет, а тут  ещё Танечка вывернула на пол кастрюлю с супом. Самое для меня грустное, что нет чая совсем,ни одной щепотки. … Таня уехала к Шаровым. Как раз получилось письмо от Юрия. Спрашивает о них. Таня моя совершенно исключительная женщина по своему характеру. Её невозмутимость меня просто иногда поражает. У неё чисто мужской ум и логика.  Иногда мне просто как-то не верится, что это же моя маленькая, когда-то хохотушка, Танюша. Не верится даже, что она моя дочь. К ней у меня совсем особенное чувство, и его передать очень трудно.

19 августа 1946.  Жуткий зной, душно до одури. Сижу дома,читаю Бунина.  Поражена неожиданно его вещами, его описанием деревни и крестьян. Я не помню, читала  ли я его раньше.

24 августа 1946. Таня принята в Педагогический институт [им. Потёмкина]. Как жестока жизнь. Только теперь в 30 лет она получила то, что должна была иметь ещё 12-14 лет тому назад. А может быть, если верить в судьбу, именно так и должно быть.

26 августа 1946. У  Тани было собрание в институте. Предупреждали о трудностях, так как все несут двойную нагрузку [работа и учёба]. Я и сама об этом много думала, но всё же  надо всё сделать и всё преодолеть. Я,конечно, сделаю всё, чтобы облегчить её работу.  Ведь это её будущее. И эти четыре года пройдут незаметно. Плата за учебу — 200 руб. в год.  

Примечание НМ 2008. В то время обучение в ВУЗах еще не было бесплатным. Это было достижением последующих десятилетий, и только ради того, чтобы в 2008-м году, образование опять стало платным, но уже не за такую, чисто символическую, плату, а за 20 000 руб. 

Примечание Н.М. 22 ноября 2013 г. Мало этого, недавно слышала по радио, как какой-то «историк» со  злорадством и усмехаясь  объяснял жителям Эрэфии, что в СССР, на самом деле, обучение было платным — за обучение в ВУЗах, мол,  деньги брали.  Мерзавцы, ведь вас-то обучали уже бесплатно.  

 

 

26.08.1946. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― дочери Тане, Т.Ю. Коробьиной

Из Комсомольска на Амуре. Управление Амурстроя. Автоотдел

26/VIII-46. Здравствуй, дорогая Танюша! Наконец, я получил от тебя письмо (от 10 авг.).

… Ну, поздравляю тебя со вступлением в педагогический институт. Лучше поздно, чем никогда! Но сколько дет тебе придется учиться? И историческое отделение ― это, конечно, самое интересное. Я всегда любил историю и всегда ею занимался, хотя и не считаю этот предмет наукой.

Ведь что такое наука? Наука ― это такая система мыслей, которая выводит законы, всеобщие и необходимые (общеобязательные) для  каждого человеческого ума. И такая наука только одна ― математика.  Почему? —  это вопрос особый и сложный, но факт именно таков. Дважды два ― четыре. Это общеобязательно и для сапожника, и для профессора, и для индейца, и для англичанина. Поэтому математика должна быть критерием научности для всякой иной дисциплины. Или, каждая дисциплина является наукой постольку, поскольку имеется наличие математики. Поэтому, физика и химия, механика и астрономия ― науки.  Естествознание и медицина ― наукоподобные.  А социология, история, психология ― лженауки, ибо они не только не могут вывести общеобязательного закона, но даже не могут объективно изложить ни одного факта, ибо каждый историк находится в плену своей субъективной точки зрения.

Но хороший историк тот, который стремится к объективности как к своему идеалу, и плохой тот, который развязно демонстрирует свою субъективную точку зрения. И тем не менее, история ― одна из самых интересных, поучительных и необходимых дисциплин, хотя  практически она ничему не учит, ибо калейдоскоп истории всегда поворачивается по новому. Ну, будь здорова и бодра. Крепко, крепко тебя целую. Юрий.

 

ДНЕВНИК Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

 

30 августа 1946. Денег совсем нет. Ни гроша. Взяла 3 кг картошки у соседей.  Жиры кончились. Я просто теряюсь, что делать, как выходить из положения.

7 сентября 1946. У  Жени украли все наши карточки.

Примечание: Потерять карточки — это была настоящая трагедия для семьи, потому что утерянные не восстанавливали, а жили в основном на то, что получали по карточкам.

 

 

22.09.1946. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

Из Комсомольска на Амуре. Управление Амурстроя МВД. Автоотдел 

Здравствуй, Нина!  Получил я твоё письмо от 30 августа. Ну, ведь не зря же я называл тебя ― маленький чайник, быстро вскипающий на камельке…. Забурлила, пар столбом, брызги во все стороны! Меня мало мало ошпарило. И зря. Тане 35 лет, и такие вопросы, как поступать в пединститут на 6 лет, то есть брать на себя большую дополнительную нагрузку, это она должна решать сама. Советовать легко, а выполнять-то ей будет не легко. И я не знаю, стоит ли эта игра свеч, или нет. Но раз Таня так решила, значит, ей это действительно надо и, значит, она свои силы рассчитала. Ну, и хорошо. И потом, мне и вообще неудобно давать Тане такие невесомые советы, когда ей, в первую очередь, надо помочь бы вполне весомыми деньгами. А мне как раз в это время пришлось свою помощь ей сократить вдвое. Хорошо бы я выглядел ― учись, учись, Таня, бери на себя ещё нагрузку, лет через пять будешь получать рублей на полтораста больше, а пока что я сокращаю тебе помощь тебе на полтораста рублей в счет будущего твоего дохода!

А у меня так дела случились, что и полтораста рублей ежемесячно выкраивать уже трудно, но это то я делать буду.  После Постановления Правительства о сжатии твёрдых и коммерческих цен, мы здесь попали в такие ножницы, что беда. Ведь мы получаем довольно большой паёк, и потому поднятие твёрдых цен в 2,5-3 раза так увеличило стоимость нашего пайка, что денег ни черта не остаётся. Одна столовая теперь обходится не менее 800 рублей в месяц. … Отпуск мне дают, и выехать бы я мог в любой день, а денег на это. И поэтому в отпуск я не поеду. Обидно. Так бы хотелось.

Вот и Сергей Иванович [Шаров] написал мне, что он хлопочет о получении ученой степени. И, видимо, хотел, чтобы я ему посочувствовал. А я ему написал, что ему не об учёной степени, а о монастырской келье, где по утрам коленопреклоненно читать лучшую из всех молитв: «Господи и Владыко живота моего…». Должно быть, тоже обиделся… Ведь это суета сует. Попал в неё и Сергей Иванович. Ну, да, впрочем, каждому своё.

Ты спрашиваешь о моём здоровье. Здоровье почти что отличное. Во-первых, по возвращении из Москвы я бросил курить, а когда я не курю, я всегда чувствую себя хорошо. А во-вторых, не пью, ибо на спирт нет денег. Будь здорова. Целую тебя, Таню и детей. Юрий.

 

---

 

 

 

1947

ШКОЛА № 187 

ДНЕВНИК ЗАВУЧА К.Е. МЕЗЬКО

 

41-й год моей педагогической работы. Ещё и ещё раз я начинаю новый учебный год. Эти строки пишу, когда жизнь школы вошла в свою колею. Сегодня 13 сентября. Я начинаю год без обычного подъема, без огонька. Чувствую, что моя реакция на всё окружающее ― реакция уставшего человека. Андрианова в своей книге о воспитательной работе пишет: «Если бы я хоть раз почувствовала нежелание идти в школу, я бы навсегда оставила школу и свою профессию учителя». Она права. Но для этого нужно мужество!! Нужна сила воли, чтобы решить, что надо уйти. … Итак, школа на полном ходу! Как каждый день надо налаживать, выправлять, доделывать.  Хочется уйти от трафарета и столкнуть многих учителей с проторённой дорожки. А это нелегко.

 

ОТЧЕТ ЗА 1946/1947 УЧЕБНЫЙ год

 

Председатель объединения третьих классов М.Т. Клочкова

Т.Ю. Коробьина ведёт III-В класс. Она очень много дала девочкам в их общем развитии. Хорошо владея речью, сама очень начитанная, знающая литературу и любящая книгу, она прививает ту же любовь и девочкам. Класс живой, инициативный, горячо отзывающийся на все мероприятия в школе. Но в организации нет достаточной чёткости. Класс шумливый, нет нужной рабочей атмосферы. С детьми взаимоотношения очень хорошие. Со стороны родителей большое уважение.

 

 800-летие МОСКВЫ

Центральным в работе этого года у третьих классов была подготовка к проведению [празднования] 800-летия Москвы. На этой работе показал себя каждый педагог своей инициативой, своими знаниями. На выставке в школе отражена эта большая и продуктивная работа учащихся III кл. На этой работе росли не только дети, но и сами учительницы. Нельзя было ограничиться имевшимися знаниями, надо было взяться за книгу, искать, проверять, уметь ответить на бесконечные вопросы детей, вызванные такой интересной темой.  Ведущей в этой работе была Т.Ю. Коробьина, прослушавшая семинар по теме 800-летие Москвы, и, кроме того, она учится на историческом отделении Педагогического института. В результате ― очень интересные доклады, альбомы, много заученных стихотворений и несомненное общее развитие девочек.

Учащиеся 3-х классов заметно выросли за истекший учебный год. Они вполне готовы заменить ушедшие 4-е классы в их общественной работе. В основном все наши праздники проводились их силами, так как главный контингент в хоровом кружке ― это девочки третьих классов.

 

«НЕДЕЛЯ КНИГИ».

Большое место заняла «Неделя книги». Кроме бесед, посвящённых истории книги (по книге Ильина «Черным по белому»), и участия в сборе книг для библиотеки дружины имени Олега Кошевого, во всех третьих классах был проведён конкурс на лучшего чтеца.

В «Неделю книги» в каждом третьем классе был организован «Уголок книги». Там помещался список рекомендованных книг, лучшие отзывы о прочитанных книгах и учёт по внеклассному чтению. Много внимания уделяли внеклассному чтению, его организации и учёту Г.А. Гутникова, В.Ф. Андреенкова, Т.Ю. Коробьина. Т.Ю. Коробьина широко использует прочитанное, чтобы «остановить внимание детей на вопросах морали, на характеристиках героев, сделать выводы, каким должен быть советский человек».

 

ВСТУПЛЕНИЕ  В  ПИОНЕРЫ  И  ПОЛИТИНФОРМАЦИИ

Во всех отчётах классных руководительниц  третьих классов отмечается роль часа политинформации, который проводился регулярно раз в неделю по материалам газеты «Пионерская правда». Т.Ю. Коробьина разработала план урока «Знакомство с газетой» и провела в своем классе открытый урок на эту тему для слушателей педучилища [которые проходили в школе педпрактику]

В своем отчёте т. Коробьина пишет: «В этом году почти все девочки вступили в пионерскую организацию, что было  большим событием в их жизни. … Обсуждение кандидатов проходило при активном участии всего класса, причем были очень строги в своих характеристиках. … Большое значение для развития детей имела информация, которую девочки проводили по газете «Пионерская правда».  Политинформация приучала к правильному и точному изложению мыслей, давала много знаний о жизни в нашей стране, о жизни и работе во всех её уголках, останавливала внимание на политических событиях».

 

«ЗАПИСКИ ИНКАССАТОРА»

Под таким названием Борис Евгеньевич вёл записи в отдельной тетради,

полагая, что кому-нибудь будут интересны судьбы этих людей.

 

26 декабря 1946

Скорая помощь доставила Хволенчука Е.Ф.,умершего в метро. Диагноз: разрыв сердуа и полное истощение. Хволенчук, судя по документам, у него обнаруженным, был осуждён к изоляции на 10 лет 16.11. 1937 г. за антисоветскую агитацию. Освобождён 16.11. 1946 г. и возвращался дмой на ст. Ока Серпуховского района, но умер, не доехав до дома 90 км. А ехал он с Дальнего Востока.

5 сентября 1947

Сегодня утром скорая помощь привезла женщину лет 50-ти. Врачи констатировали значительную потерю крови и состояние больной считали угрожающим. Через некотрое время к моему окошечку подошёл какой-то гражданин, чтобы сдать продовольственные карточки для этой больной. Мы разговорились, и он рассказал мне следующее.

«Я живу в той же квартире, что и больная. Сегодня утром слышу ― в соседней комнате,где она живёт, будто что-то упало. Думаю, уж не случилось ли что с ней. Ну, вошёл в её комнату, а она лежит на полу, а кровь из руки фонтаном хлещет… Начал я её перевязывать, а она мне так тихо, но настойчиво говорит: «Не надо меня спасать. Зачем вы это делаете? Спасёте сейчас, всё равно кончу жизнь. Не могу и не хочу я больше жить в этом сумбуре. Не могу я больше терпеть такой жизни!“ Она художница (пояснил гражданин). Да, видите ли, не могла она никак приспособиться к этой современной жизни. Писать так, говорит,как они хотят, не могу, а писать так, как я хочу, не позволяют. Жила в большой бедности, помощи ни от кого не хотела принимать, а ведь отец её ещё жив. Большой человек, академик он, ну знаете, наверное, С………. его фамилия».

А поздно вечером привезли труп молоденькой девушки, почти девочки. Худенькая такая, очень миловидная. Повесилась у себя в комнате.Оставила коротенькую записку: «Не могу больше жить. Скучно».

 

8 сентября 1947

Скорая помощь доставила какую-то гражданку, сшибленную авто. Врач скорой помощи говорит: «Не могу понять,что с ней? Гематома ― это определённо,на голове. Но что с ногами, понять не могу. Пусть разденут!» Раздевают. Всех поражают необычайной величины живот и ноги в бёдрах. Короче говоря, при ней нашли (в штанах): 8 французских былок, 4 батона, а на животе 13 жареных пирожков. « Кушайте,кушайте! ― пригдашала пострадавшая.

Наш участковый сказал, что не будет поднимать дело, но её сопровождал милллиционер с поста, и он расписался в акте о принятых вещах. А через час или полтора звонили из Городского отделения милиции с вопросом, что при больной найдено. Очевидно, будет поднято дело, и ей присудят до 5 лет. А она без мужа, с ребёнком.

 

СЕМЬЯ — 1947  

ДНЕВНИК Б.Е. БЕЛЯВСКОГО 

2 января 1947.  Новый год встречали у нас в семейном кругу. Были только Ниночка, Женя и Наташа. Танюша встречала Новый год в своём кружке. Встретили Новый год очень приятно. Ниночка с детьми приехала часов в 7. Сидели, разговаривали, затем я прочитал главу из «Пиквикского клуба» о Рождественском вечере. Мы с Женей поиграли в шахматы, а затем сели за стол. Стол был очень хорошо сервирован (как всегда у Касеньки). На закуску была селёдка и рыбные консервы. Затем была подана курица, нарезанная маленькими кусочками и перемешанная с картошкой. К этому огурцы. Затем чай, а к нему: лимон, баранки, кекс из чёрных сухарей (очень вкусный). На следующий день я с утра получил чарку водки, что очень меня подбодрило.

 

12.04.1947. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Нине Евг. Коробьиной

Из Комсомольска на Амуре. Восточное Управление БАМ МВД. Автоотдел

12/IV— 47. Здравствуй Нина! Ну вот, после четырёх месяцев я вновь на берегах Амура. Ехал я до Хабаровска 10 дней чудесно: мягкий вагон, чистота, просторно, тишина. Все десять дней по 8-10 часов в сутки читал Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Какая мудрость, и какая глубина мысли, какое проникновенное чувство природы и всех сторон жизни, какое остроумие и какой блестящий стиль!! У него всё: немецкая метафизическая глубина мысли, английский практицизм мышления, французское изящество и блеск стиля! Видя мой сосредоточенный вид, за все десять дней со мной никто не заговаривал, и я наслаждался полным одиночеством и молчаливой беседой с этим мудрым стариком. Но в последнюю ночь перед приездом в Комсомольск у меня украли мой саквояж, в котором лежал и Шопенгауэр. Я с таким трудом достал его в Москве, а теперь он достался негодяю и остолопу, который заглавия-то прочесть не сумеет и продать его не сможет, потому что во всём Советском Союзе, кроме меня, его никто и читать не будет, и никому он не нужен. Обидно. А я так хотел его всего прокомментировать! Ну, да это моя глубоко личная обида и никому не интересна.

В Москве я очень отдохнул и набрался свежих впечатлений и для ума, и для сердца. Но осталось у меня недовольство на себя за то, что я не имел возможности (вернее, не я, а не случилось подходящей обстановки) для философской беседы с Сергеем Ивановичем и для беседы с тобой по одному любопытному для меня вопросу. Я вот всё занимаюсь философией, много пишу на эту тему и никогда ни с кем не беседую, ибо философствующих людей теперь нет. Сергей Иванович тоже лишён способности по-настоящему к философствованию, но мне с ним, как с умным, много знающим и много понимающим человеком и моим другом, всё же можно бы было побеседовать. Но, сутолока, теснота, нищета так нам и не предоставили этой возможности.

То же и с тобой. А хотелось мне с тобой побеседовать по душам вот на какую тему. На вечеринке у Каси ты мне сказала: «Я никогда не любила медицины и сделала непоправимую ошибку, что пошла по этой дороге». Я тебя спросил: «А по какой же дороге ты должна была пойти?» И ты ответила: «Я должна была быть литератором».  Я был удивлён и очень хотел развернуть на эту тему с тобой разговор, но для этого надо быть вдвоём, надо, чтобы ты сидела спокойно в мягком кресле, а я рядом на диване; чтобы был полумрак, тепло, тихо…. Вот так, как у меня сейчас в Комсомольске, но только я один, и у меня не полумрак, а светит лампион в 200 свечей!  Ну что ж, давай побеседуем. ….

Меня эта тема занимает ещё и потому, что я сам, в долгие месяцы полного одиночества, когда-то, вспоминая всю свою жизнь, находил в ней один день, когда я мог свернуть на другую дорогу, и тогда моя жизнь сложилась бы совсем иначе. И вот я в мечтах проходил этот иной свой путь, и получалась несказанно красивая жизнь. Этот день был 29 июня 1901 года в Париже, когда мне было 17 лет.  Я тебе, конечно, не буду писать, о чем тогда мечтал и какой это был путь, потому что только в мечтах он был красив. В действительности, если бы я по нему пошёл, может быть, он был бы совсем не красив, потому что невозможно предугадать все препятствия и все несчастия, которые бы встретились на этом пути. Да и потом, войны и революции XX века всё равно привели бы к одному. Так что теперь я думаю, что иного пути и не было. А когда-то я сжимал от злости кулаки и называл себя самыми предпоследними словами за то, что не хватило в тот день у меня решимости пойти по тому ― другому пути.

И кажется мне, что, быть может, и ты проливала слёзы и скорбела сердцем о том, что сделала роковую ошибку, пошла не той дорогой.  Но это, Нина, всё самообман. Быть литератором!  Вот уж никогда я об этом не мечтал!! С юности своей занимаясь философией, я развил в себе рано чувство самокритики, познания самого себя. Всю жизнь, с детских лет, люблю театр и литературу. Когда-то я мечтал быть актёром, но не найдя в себе никакого таланта, я сразу перестал играть в любительских спектаклях. Ты не думай, что это просто. Вот Лёва [его брат] не смог это бросить. И твоя симпатия (!)  Павел Штанский [кто это, не установлено] тоже не смог.

А  к литературе я как-то сразу, ещё гимназистом, установил такое отношение (по-видимому, под влиянием Льва Толстого) ― писать должен только тот, кто не может не писать, кто горит потребностью сказать людям новое слово, нужное им слово.А так как во мне таких слов, таких идей не было, то я и не мечтал стать литератором.  А писателем за гонорар, построчных, я всегда презирал. Оглядываясь назад, я с радостью отмечаю, что повседневную плохую литературу я почти никогда не читал; я всегда чувствовал её скверный запах и воротил от неё нос. А теперь и совсем её не читаю. Читаю только книги, написанные для вечности. Я, конечно, говорю о беллетристике, а не о научной литературе.  Ну вот, Нина, так и надо смотреть: писать (печатать) надо тогда, когда не можешь не писать.  А ты могла не писать, значит, и не должна была писать. И потом, зачем валить вину на медицину? Чехов был доктор, и это не помешало ему стать писателем. Вересаев был доктор и стал писателем. Сельма Лагерлёф, кажется, была учительницей и стала писательницей. Это всё совместимо.

Я тебе всегда говорил, что у тебя настоящий эпистолярный талант. И  в этом стиле ты, конечно, могла что-нибудь написать. Когда я читал «Длинноного дядюшку» Голсуорси, я думал, вот так могла бы написать и Нина. Таня знает эту вещь. А если ты не знаешь, то прочти ― очаровательно.Люблю я очень «Маленького лорда Фаунтлероя» Бернет, но так написать ты бы уже не смогла, хотя тема всепобеждающей любви к человечеству ― это твоя бы тема.  Но, вообще-то говоря, женщина существо насквозь субъективное, поэтому она и не способна создать ничего объективно ценного. Поэтому среди великих писателей и нет ни одной женщины. А, ей Богу же, Нина, не стоит сожалеть о том, что ты не стала заурядной писательницей, которую бы кое-кто прочёл сегодня, а завтра забыл.

Наш век ― это век гипертрофии печатного станка. Какое ужасное перепроизводство печатного слова! И какой ужасающий процент брака! И все гонятся, чтобы прочесть последнюю книгу, самую последнюю книгу! Неправильно понятая идея прогресса приводит к заключению:  последняя книга ― это самое лучшее, самое умное. А я ухожу вглубь веков, и читаю только то, что проверено веками.  Мои постоянные спутники: Кант, Шопенгауэр, Лев Толстой, Пушкин. Компания не плохая. Я в неё допускаю ещё кое-кого, но с большим выбором.  А для знакомства с бракоделами и литературными подёнками у меня нет ни времени, ни охоты, и больше, чем когда-нибудь, я ворочу от них нос, потому что от них воняет.

Спроси себя со всей строгостью:  могла ли бы ты быть писательницей, ценной не для одного поколения? Не могла? Ну, и не жалей, что не пошла по  этому, между нами говоря, довольно грязному пути. И потом, как можно думать, что взяла неправильный курс, когда ты мечтала о медицине с третьего класса гимназии? Вот об этом я и хотел с тобой побеседовать.  Буду рад, если ты мне ответишь, но не надо в моих словах усматривать ничего обидного для себя.  Будь здорова.  Целую тебя, Таню и детей. Юрий.

И ещё на эту тему. Человеку предоставлено очень мало возможностей свободно выбирать свой жизненный путь. Со дня своего рождения всей предыдущей цепью детерминации он ставится в уже определённые общественные отношения, в которых и занимает своё место. Его задача пройти свой путь, какой бы он ни был, с достоинством. Он должен быть хорошим и честным врачом, адвокатом, сапожником, маляром.

Но вот в любом искусстве и литературе, в сферу которых он входит сам, со своим художественным гением, он должен быть первым или никаким. И не из-за честолюбия, а потому что всякая деловая профессия идёт на потребу сего дня, а  искусство творит (должно творить) для вечности. Сожалеть, Нина, не о чем. Жизнь прожита. Об этом я писал и в стихах

… Я не Фауст. Духа ада // Вызвать клятвой не могу…

Жизнь окончена, и надо // Думать, как я сберегу

Незапятнанную честь, // Чтоб без страха и упрёка,

Жертвой жаждущего Рока // До конца её донесть…

 

Я не могу удержаться от того, чтобы не написать тебе конец моего стихотворения, написанного мною в дни глубокой скорби, когда единственным моим другом и собеседником был маленький сверчок, доверчиво садившийся мне на руку.

А тебя, мой друг случайный, // Я прошу, не позабудь

Проводить меня в прощальный // Одинокий, скорбный путь.

И потом, когда молчанье // Установится вокруг,

Над безвестною могил // Спой надгробное рыданье

Надо мной, сверчок мой милый, // Надо мной, мой добрый друг.

1938, пос. Свободный. Вагоны.

Примечание Н.М. Написано в камере в ожидании расстрела. Приговор отменили.

 

[18.07. 47]. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― ТАНЕ.

Дата определена по штемпелю на конверте

Из Комсомольска-на Амуре. Почтовый ящик 322. Автоотдел

Здравствуй, дочка! Ну, кажется, ты разрешилась от бремени и прислала мне письмо. Но письмо такое хорошее, что отпускаю тебе грех твой передо мной. Господь с тобой… Иди и больше не греши. … Хорошее письмо твоё потому, что обнаруживает и здравый рассудок, и крепкий характер, и упругую волю. Все эти качества ― положительные, и за каждое из них прими от меня по крепкому поцелую.

Во-первых строках моего письма поздравляю тебя с блестящей сдачей экзаменов. Понимаю, что тебе это было не легко, при наличии школы, двух детей, недоедании и общей нищеты. Как от своего Мишука, так и от тебя я хотел бы иметь не голую информацию о сдаче экзаменов, а подробное освещение всей темы и порядка сдачи экзамена. Из твоих экзаменов меня интересует два: психология и древняя Греция. Какие билеты тебе достались, и что ты по ним плела? В психологии меня также интересует, как теперь освещается основной психологический факт ― неизменность нашего самосознания.  Всё меняется, всё в движении, и мы сами ― и духовно, и физически ― меняемся постоянно, но одно остаётся неизменным ― наше самосознание, сознание своего Я, относительно которого всё и меняется. Со дня своего рождения и до дня своей смерти ты неизменно сознаёшь себя одной и той же Татьяной. И если бы было иначе, то ты не узнавала бы сама себя, и тебя никто бы не узнавал. И ты вполне уподобилась бы той старушке из английской песенки:

Старушка присела, сама не своя, // И тихо сказала: «Ну, значит, ― не я!»

… Не знаю, удастся ли мне попасть в Москву. Видимо, нет, так как не будет для этого денег. Единственная надежда ― перевод на Печору. При этом условии я мог бы заехать. Но отсюда меня не отпускают. Написал ещё в Москву.

С 24 июня я стал опять заниматься гимнастикой  Мюллера с полным омовением и массажем всего тела. Чувствую себя превосходно. Встаю в 6 час. 30 мин. утра. Пол часа трачу на гимнастику и уборку комнаты и после этого час на философию. А уже после завтрак в столовой и служба. И в эти утренние часы, с 6-30 до 8-30, я чувствую себя студентом-философом в Гайдельберге! И будто мне не 63 года, а 23! И настроение у меня какое-то улыбчатое. Внутренне улыбаюсь всей природе, и всей моей прожитой жизни, и завтрашнему дню… Желаю тебе, моя хорошая, за лето отдохнуть, набраться сил. Крепко тебя обнимаю и целую. Передай мои поцелуи детям и Нине. Юрий.

 

ЕДУ В ОТПУСК

Ну, мечи, мечи, мой поезд //Телеграфные столбы!

Ну, смелей держись за пояс // Улыбнувшейся судьбы!

Здравствуй, утро! Как чудесно! // Воздух чистый, и по лесу

Расползаются туманы… // А в окно вагона встречный

Ветер мне лицо ласкает // И задорно подбивает

Позабыть дела и планы. // Вон по той манящей тропке

Я проехал бы верхом… // Обогну крутые сопки,

И в тайге построю дом! // Заживу себе чалдоном…

Там, наверно, есть река… // Заведу ружьё, две лайки,

И открою, как в Клондайке, // Золотые прииска!

Буду есть творог, сметану // Да подбитую дичину,

Раз в неделю буду пьяный, // Ну, а ежели дивчину

Повстречаю вечерком… // Будьте ласковы, тайком,

Поцелуй младой и свежий // Я сорву с красотки нежной!

А полюбит горячо, // Затащу её в ранчо!

Хорошо катить на Запад!… // Отбивают такт колёса:

«Запад, Запад, всё на Запад!…» // Что найду я там, где бросил

Всё, что сердцу мило?… // Пролетели мимо, мимо

Годы радостей, страданий… // Эти годы увяданий…

Постарели мы изрядно, // И глядеть будет досадно

Нам при встрече друг на друга… // И, пожалуй, с перепуга

Мы зашамкаем все враз: // «Чур нас, чур нас! Скройся с глаз!»

Поезд жизни мчит и рвётся // В завлекательную даль…

Едет молодость, смеётся, // Ей прошедшего не жаль…

Старички же на перроне, // Пригорюнившись, стоят…

Смотрят вслед… слезу уронят… // И бредут себе назад…

Ну, мечи, мечи, мой поезд // Телеграфные столбы!

Ну, смелей держись за пояс // Улыбнувшейся судьбы!

---

 

1947

 

1947. ПЕРЕЕЗД  Ю.А. КОРОБЬИНА с Дальнего Востока в АБЕЗЬ 

 

21.11.1947. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Тане

Пос. Абезь Коми АССР Северное управление ж.д. строит-ва МВД. Автоотдел

21/XI— 47. Здравствуй, Танюша милая! Абезь приняла меня очень сердечно.

 

…Живу я пока в общежитии, так как в Абези всё переполнено, и мне отдельной комнаты выделить не могут. Вообще-то, в общежитии мне не плохо, потому что я не знаю никаких забот. Чисто, тепло, светло, вещи охраняются, питаюсь я в столовой, где кормят прекрасно. Но … я привык к философскому уединению на несколько часов в день, и меня угнетает постоянное присутствие людей. Достоевский, помнится, писал про каторгу, что самое тяжёлое мучение это быть всегда на людях, ни на один час нельзя остаться одному. Это верно. Ну, да ничего. Комнату я всё-таки получу, хотя и не сразу.  Я очень удовлетворен, что переехал сюда из Комсомольска. Главное, чувствую Москву, как под боком. Когда меня раньше провожали в Комсомольск, то у Лёли и Мишука всегда глаза подёргивались влагой, а теперь проводы были весёлые, как будто я уезжал на Клязьму на дачу.

Не поленись и напиши мне письмо поподробнее о своём самочувствии, о работе в школе и в институте, и как складывается «марьяжный интерес». Кстати, позвони Григорию Ивановичу, чтобы он телеграфом подтвердил мне получение 500 руб. или же их не получение. Ну, будь здорова, поцелуй Нину и детей. Тебя целую. Жду писем. Юрий.

 

ПРИ  УТЕРЕ  КАРТОЧКА  НЕ  ВОЗОБНОВЛЯЕТСЯ

ДЕКАБРЬ 1947.  ОТМЕНА КАРТОЧЕК

ДЕНЕЖНАЯ РЕФОРМА

см. об этом в Википедии и на сайте главу: ЭКОНОМИКА СССР. Общественные фонды

 

---

 

 

 

 

1948 — 1949 год 

 

 

28.06.1948. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

Пос. Абезь Коми АССР. п/я 278 / п

28/VI-48. Здравствуй, Нина!  Получил я твоё письмо с воспоминанием о Льве Толстом. Вот ты пишешь: «Всё это было так давно и исчезло, в общем, его учение, а всё то, что он не признавал, стало его великими творениями».  Эта твоя фраза заставила меня взяться за перо и написать тебе о Толстом то, чего ты не знаешь, да и мало вообще, кто знает. С чего бы начать? Ну, вот слушай. Когда Толстой был юношей, студентом Казанского Университета, он поймал триппер и попал в лазарет. (Правда, триппер не в такой тяжелой форме, какой был у Пушкина, которому даже пришлось сбрить его чудесную шевелюру!  Но это так, между прочим).

Так вот, в  лазарете на соседней койке лежал больной индус. Этот индус рассказывал Толстому о том, что нельзя бороться со злом ― злом, а только добром.  А из борьбы зла со злом, кроме нового зла, ничего получиться не может. Толстого поразило то, что индус, не знавший Евангелия, убеждённо раскрывал перед ним эту истину. И ему тогда впервые пришла в голову идея единства религиозного сознания всего человечества. Перечитывая потом Евангелие, он в нём нашёл основную идею в непротивлении злу насилием. Это вовсе не значит отказ от борьбы со злом, это только призыв противодействовать злу и бороться с ним добром, а это очень трудная борьба.

И вот когда Толстой написал «Исповедь», «В чём моя вера», «Царство Божие внутри вас», «Так что же нам делать», «Критику догматического богословия» и пр., и пр.; когда Толстой стал Толстым, он в начале XX века получил первое письмо от одного индуса, имя которого было Ганди. Да, да, тот самый Ганди, который недавно был убит, и над убийцей которого на этих днях состоялся суд в Дели. Но мы не знаем даже результатов суда.

Три пророка образовали мировоззрение Ганди: Рамакришна, Вивекананда и …Лев Толстой. Ганди создал мощное движение борьбы индусов за свои права непротивлением злу насилием. И в этом он отчитывался перед Львом Толстым. И тебе, конечно, неизвестно, что этим методом Ганди выиграл две великих битвы, в Африке и в самой Индии. За это он получил прозвище Махатма, что значит «Великая душа». И любопытно вот ещё что: своё последнее большое письмо Лев Толстой написал Ганди 7 сентября 1910 года, незадолго до смерти! И в нём он благословлял его на дальнейшую борьбу на его пути.

Какой захватывающий символ:  Толстой юношей принимает от старого индуса в Казани религиозную идею непротивления злу насилием и сам, перед своей смертью, передаёт эту идею, им углублённую, молодому индусу для дальнейшего её развития. И Ганди сумел вокруг этой идеи сплотить 350-миллионное население Индии, как буддийское, так и магометанское.

Все религиозные сочинения Льва Толстого Ганди перевёл на индусский язык и распространил. И ты думаешь, что у 350 миллионов индусов, или даже у индусской интеллигенции есть какой-нибудь интерес к Анне Аркадьевне Карениной или к хронике Ростовых? Абсолютно никакого. Но к религиозным сочинениям Толстого у них у всех глубокий интерес, и не только у них, а и у китайцев и многих англосаксов. Так что, видишь ли, твоя фраза «исчезло в общем его учение» требует большой поправки.

Кстати, знаешь ли ты, что Ганди окончил Лондонский университет и сначала был адвокатом в Трансваале? А знаешь ли ты, что его предшественник Вивекананда привёл в изумление и восторг всю Америку и Европу своими проповедями? Я продолжаю считать, что «Круг чтения» Толстого одна из благодетельных книг для человечества.

Когда-то я неизменно каждое утро умывался, проделывал гимнастику Мюллера и читал отрывок из «Круга чтения» на данный день. И все три процедуры производили на меня освежающее впечатление. И чтение из «Круга» было омовением души чистой водой высокой мудрости. Я сожалею, что теперь из трёх процедур осталась только одна ― умывание. Но на днях я возобновляю второе ― гимнастику Мюллера. Может быть, восстановлю и третье. Вот так-то , Нина … А ты говоришь …

Я, наконец, получил заново отремонтированную комнату 16 кв. м и наслаждаюсь сейчас самым полным одиночеством. После обеденного двух часового сна я никуда не хожу, никого не принимаю и вообще не выхожу. Тишина. Я один. Занимаюсь философией, а беллетристику уже не могу читать. От Тани письмо получил и отвечу ей на днях. Целую твои руки. Передай мой сердечный привет Кассе и Боре. Юрий.

(продолжение темы о Толстом в ответ на письмо Нины Евгеньевны)

<…> Толстого, конечно, всегда приятно и полезно перечитывать. Вот ты хочешь перечитать «Крейцерову сонату». Надо знать, что первую славу Толстому в Европе доставили не его большие романы, а «Крейцерова соната» и «Смерть Ивана Ильича». Когда Мопассан прочёл «Смерть Ивана Ильича»,он записал: «После такой вещи, нам всем, литераторам, надо сложить свои перья и все свои произведения сдать в архив». «Война и мир» вообще не доходит до сознания западно-европейского и американского читателя, но «Анну Каренину», по справедливости, все считают  непревзойдённым романом. И, конечно, «Анна Каренина» как роман выше «Войны и мира», но для нас, русских, «Война и мир» ближе нашему сердцу.

Но я бы, ежели бы у меня было время и средства, с наслаждением занялся бы разработкой темы, никем ещё не затронутой: «Религиозное сознание Канта и Толстого». Возьми «Круг чтения» и подсчитай, сколько Толстой привёл в нём изречений Канта. Число я забыл, но отлично помню, что по количеству изречений на первом месте стоит Карлейль, а на втором Кант. Толстой много занимался Кантом, но об этом умалчивал, а своего увлечения Шоппенгауэром не скрывал. Считать легко: в конце «Круга чтения» есть перечень авторов и их изречений. <…> Юрий.

24.02.1949. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ и ТАНЕ

Пос. Абезь Коми АССР. п/я 278 /

Дорогие Нина и Таня, вчера, 23 февраля, в день своего рождения получил оба ваши поздравительные письма. Ну, спасибо за поздравления. Своего дня я не праздновал, и потому что никакого настроения не было для этого, и денег не было на пирушку. Вот, в прошлом году мы здорово этот день отпраздновали, когда я всем раздавал свои портреты со стихами. А через пару дней я отвёз Марусе Секретёвой портрет со стихами всем трём сёстрам― Лёле, Жене и Марусе:

Года прошли. …Трудна была дорога, // Но три сестры из Таганрога

Встают в моих воспоминаньях // Как юные весенние виденья,

Мои неясные, сердечные влеченья….

 

Твоё письмо, Танюшка, полно путаных мыслей. Как будто пишет не 38-летняя учительница, а ученица лет на 15!! Например, твоя угроза: «Проверка тетрадей и подготовка к урокам заедают всю жизнь, но жить и работать интересно» ! Гм, гм!  Подозрительный силлогизм. Напоминает мне силлогизм, который Владимир Соловьев иронически приписывал материалистам: «Человек происходит от обезьяны, следовательно, мы  должны любить друг друга!»

Или ты пишешь: «Скоро я буду народным заседателем. Что я буду там делать, сама не знаю». Судить людей будешь, моя милая, людей судить! А вот получишь ты от этого удовлетворение или огорчение, это ты мне напиши. Может быть, и то, и другое в зависимости от интересности дел и от правильности вынесенных вердиктов. Вообще, в судах бывает много интересных дел, и, как тебе известно,  Ф. М. Достоевский, например, всегда в основу своих романов клал судебные дела, да и  Л.Н. Толстой часто брал для своих вещей судебные сюжеты, хотя и говорил: «Не судите, да не судимы будете» («Власть тьмы», «Живой труп»). Или, скажи, чем тебя прельстил афоризм Вольтера: «Если не всё хорошо, то всё преходяще».  Плоско, как тарелка.

Но Нина и Кася тоже меня поразили: на седьмом десятке своей жизни впервые прочли «Монте-Кристо»!! ― Говорят: «Мы никогда не имели этой литературы». …. Вот, что значит быть идейными курсистками!  Проморгать Дюма!  А теперь, изволите ли видеть, не могут оторваться и даже находят у Дюма интересные мысли!  Я, Нина, Дюма и по-русски, и по-французски читал ещё гимназистом, а  потом всю жизнь с удовольствием его перечитывал и не раз проверял его. И никогда не мог его поймать. У него всегда все исторические факты изложены с абсолютной точностью, и портреты исторических персонажей также вполне правильны. Ну, а приключенческий соус, конечно, свой, и совершенно несравнимый по своей актуальности. Рекомендую тебе, пока не поздно, засесть за Дюма и перечесть все 68 его романов!

Настроение, Нина, у меня всё последнее время ниже среднего. Для этого много причин, о которых писать и неудобно, и не стоит, и не хочется. А то получится силлогизм, вроде Таниного: «Жизнь наша сущее говно, а впрочем, жить и работать интересно!» И с отпуском всё откладывается, и откладывается. Теперь уже мечтаю об апреле. Будьте обе здоровы и пишите почаще. Крепко вас и детей целую. Юрий.

А мороз у нас всё время 40-45 градусов! Холодина жуткая.

 

1948-49. ХРОНИКА  Н.М. Михайловой.

Тетя Кася каждый день приходила к нам обедать, потом снова уходила в школу до вечера и уже в темноте и слякоти ехала к себе на Чеховскую и с трудом взбиралась на свой «пятый этаж без лифта». В нашем доме постоянно шли разговоры о школе —и тётя Кася и мама, отдавалась своей работе без остатка. В 1948 году меня отдали в школу № 187, где тётя Кася была завучем, а  мама учительницей.

 

 

 

 

Екатерина Михайловна Гринюк в тот год  взяла свой последний выпуск перед пенсией. Она была замечательная — добрая, ласковая ко всем нам, с  мягким малороссийским юмором. Меня называла «огонёчек» и мечтала, что я буду учиться в Университете. Сохранилась грамота 1949 г. с подписями директора школы № 187 А.И. Афиногеновой; завуча — К.М. Мезько и классной руководительницы Е.М. Гринюк.  В ней интересно, конечно, и «идеологическое» оформление.

 

---

ОТЧЕТ  ЗАВУЧА  К.М. МЕЗЬКО

За 1948-1949 учебный год

 

В план работы школы в 1948-1949 учебном году в основу был положен приказ министра просвещения РСФСР А.А. Вознесенского от 10 мая 1948 года об улучшении работы, прежде всего, начальных классов. Показателем успешной работы учителя являются результаты борьбы с второгодничеством, явлением, недопустимым в советской школе. Была широко развернута работа с отстающими, с пропустившими по болезни и с трудом осваивающими программу. Были мобилизованы силы учащихся-отличниц, взаимопомощь. Движение вперёд есть. Так, по 6 первым классам из 240 учащихся на второй год остались только 3 девочки. Во вторых классах из 237 оставлены 10. Хуже картина в третьих классах, весь год работавших во вторую смену с большой перегрузкой (по 46-48 человек в классе).

Перехожу к  работе объединений и отдельных педагогов.

I-е кл. Первых классов шесть. Председателем объединения была Е.М. Гринюк. Намеченный план работы почти привёден в исполнение. Были проведены открытые уроки, из которых самыми удачными признаны урок Гринюк по арифметике и урок молодой, начинающей учительницы Кузнецовой по чистописанию. Заслушан ряд докладов:

1. Совместная работа семьи и школы.

2. Роль начального обучения в умственном и нравственном развитии человека.

3. Родительский авторитет.

4. Организация выполнения домашних заданий.

5. Наказание и поощрение как метод воспитания.

Все эти доклады, заслушанные на собрании объединения, легли в основу бесед, которые проводились на родительских собраниях. Материалом служили статьи Макаренко, журнал «Семья и школа» и др.

Необходимо отметить большую работу Е.М. Гринюк как учительницы и воспитательницы. Её отчёт за год говорит о её любви к делу, о неизменном энтузиазме, с которым она проходит свой педагогический путь. Е.М. неустанно ищет новых путей, работает с каждой отдельной ученицей, тщательно изучает самого ребёнка. Не раз навещала она ту или другую девочку рано утром, идя в школу, чтобы проверить, как готовится её ученица к школьному дню. Навещала и вечером, проверяя, выполняется ли режим, во время ли девочка ложится спать, идут ли родители навстречу данным установкам. Е.М. умеет во время похвалить девочку, отметить её достижения, и не пропустит ничего, что явится нарушением в жизни детского коллектива. Уроки её всегда продуманы и полноценны.

В истекшем учебном году с малышами первого класса Е.М. интересно поставила работу по наблюдениям за растениями (см. фото). Увлекаясь сама, она увлекла девочек посевом разных цветов и вместе с ними ожидала появления ростков. В классе зацвели подсолнечники, росли бобы; особый восторг вызвала яблонька, рост которой измерялся, записывался, растение зарисовывалось. Девочки ушли на каникулы полные желания наблюдать окружающую их природу.

 

 

1949. ЛЕТО В ДЕРЕВНЕ

ХРОНИКА Н.М. Михайловой. Летом мама обычно отправляла меня на одну смену в пионерлагерь, а потом вместе с ней мы ездили в деревню Выдропужск в Калининскую область. Там жили родственники тёти Нины, жены Алеши Белявского.   

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПИСЕМ Т.Ю. КОРОБЬИНОЙ (мамы) — Н.Е. Коробьиной (бабушке)

 29 июля 1949. Милая мама!

Сегодня получила твоё и Касино письмо. Очень рада, что вы обе хорошо отдохнули в Свистухе. Мы здесь тоже отдыхаем хорошо, но, конечно, всё дело портит погода — каждое утро просыпаемся под шум дождя, так что и вставать не хочется. … Я с нетерпением жду денег, так как последние 56 руб. истратила неожиданно на покупку Жене новых парусиновых полуботинок. Сандалии начинают рваться, и я решила купить сейчас, чтобы не волноваться в Москве. Но теперь я осталась с 30 копейками и живу в кредит.

Молока брала 1 ½ литра, а теперь ребята стали требовать больше, и я стала брать 2 л в день. Купленная мною картошка кончилась, и меня теперь снабжает Прасковья Николаевна, так как купить нельзя — старую уже нельзя, а новую ещё нельзя. Мяса, конечно, никакого нет, и мы без него уже соскучились. Сахар у нас ещё есть, 1 кг, и немного конфет, так как чая мы почти не пьем. Масло ещё есть. Мы с Ниной решили ехать 9 августа. Хоть бы Миша не задержал с деньгами [т.е. с  выплатой алиментов, которые составляли большую часть нашего бюджета, так как и мамина зарплата, и бабушкина пенсия были мизерными].

Наташа вчера после всяких разговоров спросила меня, не «женюсь–ли» я. Я спросила её, хотела ли бы она этого; она ответила, что хотела бы. Я засмеялась и говорю: «Зачем тебе это?» — «Ну, – говорит, – всё–таки у нас тогда в доме мужчина был бы». — Вот житейская мудрость! Мужчина в доме ей понадобился.

<… > Вечером Наташа загоняет хозяйских коз и овец. Иногда ей помогает Женя, но тогда начинается такая суматоха, что все овцы разбегаются кто куда. Наташе в деревне очень нравится, но говорит, что уже хочется учиться. Она стала сама много читать и сейчас самостоятельно читает «Четвёртую высоту».  Женя с удовольствием читал «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова, а Тургенева заставляю читать насильно. 

Примечание НМ. «Четвёртая высота» — это была книга про девочку–героиню, Гулю Королёву, — мой первый идеал, так же, как Зоя Космодемьянская. Хорошо помню, что в то лето я с большим интересом прочитала мамин учебник «История Древнего Рима».  Переживала за Гракхов и Спартака, и не могла понять, откуда взялся Сулла. Мамино замечание о нежелании Жени читать Тургенева совпадает со стенаниями современных родителей и учителей о том, что «дети перестали читать». И никто не думает о том, что Тургенев и прочие романисты писали не для детей и даже не для подростков, а для взрослых, которых насильно читать не заставишь. Обязательное среднее образование, а вместе с ним и изучение предмета «Русская литература», было введено при Советской власти после того, как пресловутые «большевики» сумели добиться сплошной грамотности населения. А до Революции, — в России, «которую мы потеряли», — грамотность не превышала 30 %, ну а чтением романов занимались и того меньше (всего 1–2%). Ведь крестьянам и их детям было недосуг, да и не интересно читать про то, как «богатые тоже плачут».

 

27 июля 1949. Милая мамочка! Получила ли ты мои письма? Ты вернёшься из Свистухи, наверное, совсем без денег. Впрочем, ты ведь должна получить пенсию. Мы с Ниной решили выезжать 10 августа. У меня деньги ещё есть, до 1 августа хватит, а там буду ждать перевода.

Покупаю я здесь молоко, творог, яйца, сметану. Больше ничего нет. Главное — нет хлеба, за мукой нужно ехать километров 12. Я думала, что мне хватит 10 кг, которые я купила в самом начале. Ещё не знаю, как доживу до 10 августа, так как мои припасы скоро кончатся. Вообще колхоз здесь паршивый – ничего нет, здешние колхозники даже картошку покупают в других колхозах. Хлеба они 2–й год не получают, а за 12 км отсюда — полно хлеба и получили по 2 кг 800 г на трудодень.

Пока мы питаемся хорошо. Женя играет в волейбол, катается на велосипеде (тут у многих велосипеды). Наташа тоже нашла приятельниц, но больше проводит время со мной. С Юркой она совсем не ладит, зато Бориску очень любит. … Бориска [ему 4 года]— просто прелесть — ищет жучков, играет, а приходя к нам, каждый раз внимательно, с начала до конца, просматривает мою «Древнюю историю» и требует, чтобы ему объясняли картинки. У него к этой книге пристрастие ещё с прошлого года.

Как Прасковья Николаевна и дети доживут до осени — не знаю. Денег у них нет совсем. Алеша вместо обещанных 150 р. прислал всего 100 р. Ну, целую тебя! Касю и Юрочку целуй от нас всех. Как Елена? Ну, будь здорова. Таня.

31 июля 1949. Милая мамочка! SOS! «Спасите наши души!» Продукты все кончились, денег нет, дождь идёт почти без перерыва с утра до вечера! В общем — я хочу домой! Если Миша денег не принёс, узнай на почте — может быть, прислал? А если нет, то займи (где?!) и пришли. Мне уже неудобно брать в кредит, надоело есть кашу, картошку и молоко, и вообще — пора уезжать! <… >Ходили сегодня за грибами, но грибов мало и почти все гнилые из-за дождя. Ну, спокойной ночи! Который час — неизвестно, так как часы у хозяйки испорчены, а радио тут почти ни у кого нет. Целую тебя. Выручай! Таня.

Примечания НМ. Наручные часы тогда даже не у всех взрослых были, а у детей и подавно. У мамы наручные часы появились только через 2 года, и то, она не сама их купила, а ей подарили «девочки», то есть её класс (эти часы до сих пор в шкатулке лежат). Мне часы подарил мой отец к окончанию школы, то есть в 17 лет.

Интересно, что в деревне «почти ни у кого нет радио», хотя страна к этому времени уже была радиофицирована. В избе у наших Крассовских радио было. Думаю, что многие не проводили радио из–за экономии, потому что за радиоточку нужно было платить, хоть и мизерную, сумму, но для крестьян, получавших за работу не деньгами, а продуктами, и такая сумма могла быть накладной. А с другой стороны, мама пишет, что «велосипеды были у многих».

Хорошо помню, как мы в тот год уезжали. Не знаю, почему, но на этот раз мама и тётя Нина решили ехать не через ст. Спирово (как обычно), а через Вышний–Волочок. Возможно, там было легче сесть на проходящий поезд. Мы там застряли. Помню набитый людьми вокзал. Поезда шли, но билеты были только в плацкартные вагоны, а деньги у нас были рассчитаны только на места в общем вагоне. Что было делать? И вот мама решилась попросить деньги взаймы у незнакомой женщины, предлагая в залог свой паспорт. Она дала деньги и отказалась от залога. Мы смогли выехать, и сразу по приезде в Москву мы с мамой ездили к этой женщине отдать долг. Не помню, как её звали, но её саму помню до сих пор. Она не была богомолкой и не считала себя благодетельницей. Просто выручила попавших в беду людей.

Вряд ли кому-либо будет интересно читать эти письма из деревни и мои примечания к ним. Я поместила их отчасти из–за того, что в них есть кое–какая информация о жизни колхозников, но главным образом, потому, что хотела оставить в Летописце память о близкой нам семье Белявских–Сапуновых–Крассовских. Из всей семьи остался один Борис, внук дяди Бори. Все умерли, даже «несносный» Юрка.

Совсем недавно Боря, по моей просьбе, принес несколько писем Прасковьи Николаевны к дочери о том, как она с внуками живет в деревне. Принёс он и несколько фотографий той поры, когда отец Нины Александровны, большевик А.С. Сапунов был военным комиссаром в Торжке — их можно увидеть в главе 1. 

Два стихотворения Е.Е. Крассовской (матери Прасковьи Николаевны) опубликованы в конце гл.  4 о колхозах. Ещё одно её стихотворение печатаю здесь — на прощанье с Выдропужском.

Всё нужда да горе,                 Во сырой могиле

Так прошел уж век.               Отдохнёшь и ты.

Умирать уж скоро,               Нету там печали,

А радости нет.                        Нету и забот;

Полно, не печалься,           И недуг житейский

Полно, не грусти —           Скоро там пройдёт.

 

---

 

ДАЧНИКИ. Но, как правило, москвичи, у которых не было родственников в деревне,  на лето снимали дачи.  Семья художника М.П. Даева ещё с довоенных времен на лето выезжала на ст. Шереметьевская по Савеловской дороге. Михаил Павлович в те годы (1947-48) создал серию замечательных рисунков на тему дачной жизни, хорошо знакомой москвичам. Эти рисунки изданы в изд-ве «Летучей мыши».  Альбом «Дачная жизнь»  можно посмотреть в Картинной галерее, а здесь я помещаю два из них для иллюстрации той давней жизни.

 

---

ПИСЬМА Ю.А. КОРОБЬИНА 

со строительства ж-д. Салехард-Игарка (стройки № 501 и 502)

 

27.07.1949. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― ТАНЕ

Игарка, Красноярского края, п/я 278 п

27/VII — 49. Здравствуй, дорогая Танюша! Вот уж скоро полтора месяца как я расстался со всеми вами, и за это время я получил только два письма от Лёли и две телеграммы от неё же. Правда, я три дня назад разговаривал с Лёлей и Мишей по радиотелефону! Это было замечательно ― я слышал их голоса!

Что касается тебя, то ты, конечно, lapetitecochon [«поросёнок»], что не написала мне никакого письма. Я тебе послал одну открытку. Как только я ввалился в Игарку, на меня сразу же навалилась работа, залежавшаяся за моё трёхмесячное отсутствие. А жить пришлось в общежитии ― 25 человек в одном классе! Так что тут не только писать письма, а и очухаться, не было места и времени. С 20-го июля я живу в отдельной комнате. Снял за 100 р. в месяц у местного учителя. Комната довольно комичная: 2,2 м шириной и 3 м длиной, итого 6,6 кв. м. Отделяется от комнаты-кухни хозяев дощатой перегородкой, не доходящей до потолка. Вместо двери – драпри! (Моя тюфячная наволочка). В ширину поместилась моя двуспальная кровать (перевезённая из Абези), перед окном маленький столик, сбоку хозяйский сундук (а мой сундук не влез в комнату и отправлен за это в сарай). Пара стульев. Хозяева тихие, уживчивые и чистоплотные. За мной ухаживают, так что комната моя в порядке, утром и вечером кипяток, вода и дрова, всё есть, и ни о чём я не имею заботы.

Я приехал в Игарку 30 июня, и вот в течение всего месяца (за исключением трёх-четырёх дней) стоит чудесная жаркая погода. Я хожу в шляпе, в парусиновой рубахе и белых туфлях. Не Игарка, а Гагры! К тому же солнце шпарит круглые сутки и не садится за линию горизонта. Дети здесь играют на улице до трёх часов ночи. Говорят, такая погода может продлиться и август, и сентябрь. Но бывает по-разному. Ну, а потом пурги, морозы, сплошная ночь. Не забывай, что это 68º сев. ш.

По Енисею я ехал 5 суток. Река мощная, глубокая, широкая, в середине 2,5 км. И совершенно пустая. За пять суток не нагнали ни одного плота, не встретили ни одной баржи, и только один встречный пароход. Из Красноярска пароходы ходят раз в 5 дней. Берега лесистые, совершенно пустынные. А Игарка всё-таки город. Весь деревянный, и мостовые тоже деревянные. Всё делается из сплавного леса. В старом городе (где я живу) имеются улицы с заманчивыми названиями: «улица Большого театра», «улица Малого театра», хотя имеется только один театр, напоминающий сарай, он же и кино. К сожалению, нет «проезда Художественного театра»!

Основные продукты питания имеются: масло, сыр, крупы, всякие консервы, вплоть до старой американской тушенки. Парфюмерии в избытке. Обедаю и завтракаю я в нашей столовой. Питаюсь, главным образом, свежей рыбой, притом очень вкусной ― сиг, нельма, чир [вяленая?], севрюга. И суп ем рыбный, хотя имеются и другие сорта. Но цены выше, чем в Абези. В столовой меньше 30 рублей в день не оставляешь, а чаще больше. Хлеб чёрный, но нам перепадает и белый, вернее, серый, и всякие сдобные, совсем белые, булочки. У нас многие купили себе дома по 3-6 тысяч рублей, но я от этого блюда отказался. Купить домик, надо брать и бабу, а её надо кормить, одевать и платить ей. И уйма забот. Дрова, и ещё раз дрова, и ещё раз дрова, вода и пр., и пр. А теперь я за 100 р. в месяц не имею никаких забот и живу в чистоте и тепле.

Ну, а теперь ты мне напиши подробно о себе и о своих. С Лёлиных слов я знаю, что ты с детьми поехала в деревню к Алёше [Белявскому, в Выдропужск]. А как же Наташин пионерлагерь  и Женин санаторий в Анапе? Как ты сдала свои экзамены? Выезжала ли куда-нибудь Нина подышать свежим воздухом? Вышла ли Кася в отставку? Что-то я сомневаюсь в этом: уж не очень не твёрдо она об этом говорила; чувствовалось, что мало мало на неё нажми, и она опять, как старая лошадь, поплетётся в свою конюшню.

Я иногда вспоминаю слова, написанные на одном юбилейном издании Пушкина: «Пушкин к нам приходит с самого детства, а мы приходим к нему только в зрелые годы». Это очень верно! Кто это написал? И напиши мне подлинный текст. Я, как и все, с детства знал Пушкина, и многое наизусть, но понимать его стал по-настоящему глубоко только с 30-ти лет, и чем дальше, тем глубже.

Всю поэтическую красоту Онегина я познал и перечувствовал только после того, как всего его выучил наизусть, а мне тогда было уже под пятьдесят! И я, конечно, правильно писал в своём «Письме Пушкину»:

Так многошумные века,

Отбросив мусор языка,

К твоим строкам льнут с умиленьем,

С них мёд поэзии берут,

Их повторяют и поют,

И открывают с удивленьем

В них новый ритм, игру и блеск,

И многогранных мыслей всплеск!

 

Ну, что ещё сказать о себе? Все, как всегда, находят, что я помолодел (до каких пор я буду молодеть!). Во всяком случае, я вполне здоров, и даже насморк меня оставил. За всё пребывание в Игарке я не чихнул ни разу и трачу один monchoir[носовой платок] в три дня.

Московское недоразумение очень снизило мои оптимистические надежды на будущее, и вообще, конечно, меня огорчило. [Вероятно, он узнал, что не сможет жить в Москве после выхода на пенсию как имеющий судимость]. Впрочем, со многими было много хуже. Ну, да  мой характер меня поддержит.

Я тебе и Нине давал прочесть свои суждения о Шекспире и театре. Но я не мог дать вам прочесть своё суждение о себе самом под заглавием «Мой характер», потому что оно очень интимно. Ну, а окончательная формула моего характера: «уравновешенный сангвиник и умственно-аффективный дилетант». Эта краткая формула обоснована многими фактами из моей жизни. Что вы, madame, имеете к этому прибавить? Будь, милая, здорова и уравновешена. Крепко, крепко тебя целую. Целую детей и Нину. И передай мои приветы Касе и Боре. Юрий.

---

 

 

 

ХРОНИКА Н.М. Михайловой.

Осенью 1949 г. меня отдали в музыкальную школу по классу скрипки. Учителем был армянин Яков Христофорович Бугаян. Училась я со скрипом и успехов особых не имела, но все же какие-то зачатки музыкального образования получила. Мама покупала на зиму абонементы и по воскресениям водила меня на концерты-лекции в Колонный зал. Так меня и приучили к классической музыке. Тогда никакой другой и не было. По радио в то время тоже почти весь день передавали оперы, концерты по заявкам, читали отрывки из произведений русской классики.

Вот  первая пьеса, которую я учила играть  на скрипке.

Бетховен. «Сурок» Слова Гете. Исполняет С. Лемешев.

syalemeshev-lvbethoven-ivgete-surok(muzofon.com)

 

У Ч И Т Е Л Ь   М У З Ы К И

Памяти БУГАЯНА Якова Христофоровича

Армения — Москва. 1951-55

И в летний дождь, и в снег и зной  

Сурок всегда со мною…

  Бетховен, «Песенка савояра» 

В музыкальную школу меня водила бабушка. Она несла футляр с моей маленькой скрипкой, а я — папку с нотами. Каждый раз у дверей музыкального класса мы заставали томящихся в ожидании Якова Христофоровича других учеников с родителями. Время тянулось долго. Наконец, в конце коридора появлялся стремительный, худой, с огромными черными глазами человек. Иногда он опаздывал часа на два-три, но все ждали терпеливо и не сетовали, потому что он был очень талантливый, а за талант ведь все можно простить. Даже его пагубное пристрастие к алкоголю.

У него была обычная для музыканта трагическая судьба. Он играл в Государственном оркестре, но хлеб насущный для семьи вынужден был зарабатывать преподаванием в музыкальной школе. Иногда он забегал к нам и просил у бабушки взаймы. Моя строгая бабушка всегда жалела его и при полном безденежье давала ему копеек 50, прекрасно сознавая, что он не вернет. Один раз она дала ему луковицу и кусок черного хлеба — в доме больше ничего не было.

После нашего переезда на Песчаную улицу еще некоторое время он давал мне уроки дома, говорил маме, что мне нельзя бросать скрипку, видел во мне какие-то способности, которых у меня, конечно, не было. Гораздо позднее, когда я была в экспедиции, он пришел к нам и попросил на один день мою скрипку, подаренную мне бабушкиной подругой, Эмилией Федоровной Левкоевой.  Он просил его спасти, потому что на следующий день у него должен был быть концерт, а скрипки нет. Поклялся вернуть скрипку через день, и исчез навсегда. Спустя много лет я выяснила его адрес в справочном бюро. На мой вопрос, где живет Бугаян, его сосед молча указал на дверь в углу. Дверь оказалась не затворенной, и я заглянула внутрь. Узкая полутемная комната, у деревянного ничем непокрытого стола стояла железная кровать без матраца, с одним одеялом мышиного цвета. Больше в комнате не было ничего. Это было его последнее пристанище. Чем он жил последние годы, не знаю.

Я пишу о нем потому, что часто вспоминаю этого несуразного человека, на которого я так жестоко негодовала за «украденную скрипку». Теперь мне стыдно за это негодование, потому что на самом деле он был совсем несчастный человек и, когда обещал ее вернуть, свято в это верил. Он меня очень любил и, хотя не выучил играть на скрипке, но какую-то частицу своей страстной любви к музыке мне передал. Он был беден и совершенно бескорыстен — за бесценок давал мне домашние уроки, зная, что у нас нет денег. Потом часто представлялось мне, как он сидит на этой своей железной кровати и все еще пытается играть на скрипке. Она дрожит и плачет в его уже неверных руках. Мой милый, сумасшедший учитель музыки, прости. Такая грустная и такая обычная история.

 

---

 

1950

15.02.1950. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

Ермаково, Игарского района, Красноярской области, Автобаза

15/II — 50. Дорогая Нина, твоё большое хорошее письмо от 15 января я получил очень быстро, около 1-го февраля, о чём и дал тебе телеграмму. Вообще, почта теперь налажена, и ты можешь спокойно писать мне еженедельно, не смущаясь тем, что письмо дойдёт через полгода. Ты вот пишешь, что переносишь московские морозы с ужасным трудом. Да, здесь бы ты не выдержала и недели. И основная трудность не в том, что тяжело раз в день пойти посрать. Это сторона скорее комическая, а вот очень трудно переносить весь день пребывание в трёх температурных слоях, ибо в 40-50 градусов мороза и на работе, и «дома» температура распределяется так: в ногах ― минус 10-15 градусов; на уровне стола ― плюс 10, а на уровне головы стоящего человека ― плюс 30 градусов! Печи стоят везде железные, которые дают жар пока горят, а как затухли, сразу холод. Ну, а снизу ― вечная мерзлота.

Вообще-то, я почти ничего не читаю, но с удовольствием прочёл бы, по твоей рекомендации, «Малахитовую шкатулку! Бажова. Такие вещи я люблю, и, кажется, в нашей библиотечке она есть. Нельзя, Нина, писать такие фразы: «Хотелось бы написать тебе и его жене, но, боюсь, чтобы это не было сплетней, и потому не буду». Раз упомянула, то пиши до конца, тем более, что я ужасно люблю всякие семейные и марьяжные сплетни. Вот в этом отношении молодец Ксения [его сестра, К.А. Секретёва]. Её письма всегда полны сплетнями в масштабе всей Москвы! Разве не интересно мне было узнать, что Берсенев  разошёлся с Гиацинтовой и сошёлся с Улановой! [Упомянуты известные артисты]. А уж про своих ― тем паче! Прошу тебя сплетничать вовсю, и не стесняться, тем более, что это свойственно нашему возрасту. А мне в моей отдалённости это прямо необходимо. Ты, Нина, зря пишешь, что я ничем не показал, что хочу получать от тебя письма. Ты отлично знаешь, как я люблю и ценю твои письму, но самому мне писать теперь очень трудно из-за отсутствия для этого подходящей обстановки. Поэтому прошу тебя не считаться со мной письмами, а писать всякий раз, как ты захочешь со мной побеседовать.

Сегодня получил письмо от Танюши от 24 января. Шло ровно три недели. Отвечу ей на днях. И вообще о ней думаю часто и хочу с ней побеседовать. Но опять таки нет для этого ни времени, ни обстановки. Прощай, моя хорошая. Будь здорова и благополучна в меру своих сил и возможностей. Пиши почаще. Поцелуй дочь и детей. Тебя целую крепко. Юрий.

 

21. 07. 1950. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

21/VII — 50. Мариуполь-Жданов.

Здравствуй, Нина! Мы выехали из Москвы 14 июля вечером, и я не успел ни зайти к тебе, ни написать тебе об отъезде. Доехали мы комфортабельно. Лиза нас встретила, и мы все трое обосновались у неё. За эти дни мы обследовали все окрестности и ничего подходящего для постоянной жизни здесь мы не нашли. На семейном совете решили переключиться на среднюю полосу России. Я сейчас же дал письменное распоряжение Ксении [сестре], С.И. Шарову, Жене Рогачевой в Саратов, закинуть удочки в Рязанскую, Тульскую и Саратовскую области, чтобы по возвращении из Мариуполя я в середине августа мог бы проехать туда и ознакомиться с местами. Завидую Павлу Ивановичу Чичикову за то, что у меня нет коляски и Селифана, с которыми бы я разъезжал по всей России для покупки себе не мёртвых душ, а домика с участком под сад и огород.

В Мариуполе имеется пляж и более или менее удовлетворительное купанье, но это, конечно, не Черное море. Мы возвращаемся около 10 августа. По возвращении в Москву я сейчас же начну выезжать в экскурсии, в зависимости от полученной к тому времени информации. Так что, может быть, придётся проехать по Волге.

Как будто Таня с детьми предполагала вернуться к половине августа. Ну, значит, мы с ней и увидимся. Здесь неурожай фруктов и овощей. Помидоров мало, по 10 р. кг, картошки мало по 4р. кг, из фруктов только вишня. А погода хорошая. Лиза хоть и оглохла, но вполне ходовая. В самом начале сентября я буду возвращаться в Заполярье. Крепко тебя целую. Привет Касе и Боре. Юрий.

Примечание. Лиза — Елизавета Порфирьевна Коробьина, дочь народовольца Порфирия Ивановича Коробьина, двоюродная сестра Юрия и Ксении. Училась в Лозанне (до революции), получила диплом врача и всю жизнь работала врачом в Жданове (Мариуполе). См. Родословные. Коробьины

Примечание от 10 сентября 2014 г.

В этот день в 1943 году Мелитополь был освобождён войсками Советской Красной Армией от немецких нацистов. Прошло 70 лет, и Донбасс опять оккупирован, и опять нацистами, на этот раз украинскими. Вот уже три месяца там идет  страшная война – карательные отряды Украинской армии и Нацгвардии беспощадно бомбят города, шахты, школы и больницы, убивают местных жителей, люди спасаются от гибели, сидя в подвалах без света, воды и еды или бегут через границу в Россию. Новые оккупанты хотят уничтожить силы самообороны двух Народных Республик — Донецкой и Луганской. Каратели запретили праздновать день Победы 9 мая. Об этой войне см. в Курантах.

 

---

 

 

 

ПОЕЗДКА НА ЧЕРНОЕ МОРЕ

в  Геленджик

 

Летом 1950 года мама решила ехать в отпуск с нами на юг в  Геленджик. Мы поехали туда вместе с маминой ученицей, Эммой Федосеевой, и её мамой. Мне было тогда 10 лет, и я впервые увидела море и горы.  От этой поездки, как ни странно, сохранился мой дневник с рисунками. Записи и рисунки в нем, конечно,  примитивны, но топографически  точны и в отсутствии фотографий позволяют восстановить ход событий  и впечатления. Помещаю их  здесь на память о своем первом путешествии,  которое, видимо, и послужило причиной моей неизменной любви к морю.  Для сравнения привожу найденные в Интернете современные фотографии. Но начну издалека, потому что по мере подготовки этого материала к печати выяснилось, что в этом маленьком приморском городке за 100 лет побывала не только я, но представители нашего семейства из четырех поколений. Прежде всего, смотрим карту  и первозданный вид городка на картине художника 1870 г, до того, как в конце XIX в. он превратился в модный курорт и «дачное место для интеллигенции», как и все Черноморское побережье.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В 1900-е годы в Геленджике или поблизости от него могли бывать молодые Коробьины и Секретевы, приезжая на море из Майкопа. Мало того, сестра деда, Ксения Александровна, загорелась идеей купить на побережье кусок земли и построить там свой дом, как это делали очень многие. Например, в Джанхоте дачу построили братья В. и И. Короленко. В Ялте — А.П. Чехов. А в Симеизе — Коробьины и Богдановы. Секретевы построили свою дачу около Гудауты.

В этом виде Геленджик сохранялся и в советское время до 50-х годов. Поэтому таким же его видели представители 2-го поколения —  кузены Тани Коробьиной, Сергей и Дмитрий Секретевы, и их друзья. В августе 1930-го года (т.е. за два месяца до ареста своих родителей) они беспечно отдыхали в Геленджике, что видно на этих двух фотографиях.

Слева — молодая компания весело карабкается по знаменитым слоистым скалам.  Таня Коробьина — вторая сверху, между Димой и Сережей Секретевыми. Справа — вся компания в 1930 г. точно так же сидит на камне, как и мы  в 1950 г. Мамы на этом снимке нет. Слева — её подруга Туся Блюменау, а посредине — Марина Константиновна Коробьина (дочь Е. Л. Лансере) — единственная её фотография в моем архиве. Возможно, мама поехала с нами сюда в память той давней поездки.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

А вот такая же курортная фотография 1950 г.: справа — Анна Николаевна Федосеева и Татьяна Юрьевна Коробьина. Перед ними — Наташа Михайлова.   Слева: Эмма Федосеева и Женя Михайлов. Две девушки — неизвестны.

В 1990-е годы, дети Жени, Костя и Митя (4-е поколение), внуки мамы, тоже побывали в Геленджике. К этому времени город, конечно, сильно изменился.

 

 

 

Мне осталось рассказать только о нашей поездке и привести свои рисунки. Но по зрелом размышлении я всё же решила этого не делать. Скажу только, что мы ездили на катере в Джанхот и посетили там дачу В. Короленко. И ещё ходили пешком в горы в дер. Адербеевку, чтобы посмотреть долмены.  Я их, конечно, зарисовала. Впечатление от моря, гор и долменов сохранились на всю жизнь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

---

 

 

10.11.1950. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

Яноветан, Туруханского района, Красноярского края

10/XI — 50. Дорогая Нина, не писал я никому, потому что с материком не было связи. Из Красноярска я выехал на пароходе 13 сентября, а добрался до Яноветана только 31 сентября, причём пришлось ехать и на катере, и на барже, и на простой лодке. А потом ударили морозы, которые реку сковали, но по льду ездить ещё нельзя было. Первый самолёт появился 27 октября, но опуститься на лёд побоялся и сбросил пять мешков с почтой с воздуха, причем три из них упали рядом с моим домиком. А 1-го ноября опустились на лёд сразу три самолёта, и я получил, наконец, письма от своих. И мои письма тоже к ним полетели. А с 6-го ноября морозы ударили до минус 40 градусов и так держатся до сегодняшнего дня.

В бытовом отношении я устроился хорошо: я имею отдельную комнату, хотя и проходную, она же кухня и столовая. А рядом в маленькой комнате живёт мой товарищ с молодой женой, которая нас и кормит, а мы при ней на ролях мужиков. Живём дружно. Но работать и жить в наших условиях, чувствую, что мне с каждым месяцем становится труднее. Здорово я постарел. Силы уплыли. И я твёрдо решил весной уехать отсюда навсегда.

Поэтому прошу тебя передать Касе мою просьбу: пусть она через свою приятельницу к весне 1951 года подготовит мне в Алексине отдельную комнатуза сходную цену, где бы я с О.В. мог остановиться и пожить месяц-другой, пока осмотрюсь и подыщу себе подходящий домик. До мая ещё полгода, и проезжать я буду через Москву, так что увидимся и переговорим, а пишу я загодя только потому, что письма идут долго, и для того, чтобы Кася не слезала со своей приятельницы.

Ну, как вы там все живёте? Как учатся дети? Как выдерживает Таня свою нагрузку? Вот и Мишка мой занят с 6-30 утра и до 10-30 вечера, на транспорт [проезд] в Нахабино у него уходит 4 часа. Стоит ли держаться за Москву? ― У меня в своё время было иное отношение к жизни: я и в гимназии, и в университете учился в Москве, и всегда её любил, но мне вовсе не улыбалось оставаться в Москве работать. Я всегда стремился быть хозяином своей работы и своего времени, а не быть рабом своей работы и времени. И в Майкопе я имел всё, что мне надо было, и никогда не стремился в Москву или в Петербург. На эту тему я написал своему Мишуку особое письмо не для утешения, а для рассуждения, потому что знаю, что его очень огорчает предстоящий переезд в Калининград. А я считаю, что для него это будет лучше, лишь бы он сумел использовать своё время для своего духовного роста.

Как тебя ноги носят? Напиши мне длиннющее письмо, в котором расскажи о всех наших: кто как живёт и кто чем дышит. А Касе скажи, пусть мне тоже напишет, потому что у ней то теперь свободного времени ― вагон. Не то, что у Тани или Мишки, от которых я и требовать-то не могу, чтобы они мне писали, потому что знаю, что они оба в пеке от быстрого темпа своей жизни. Крепко тебя, Таню и детей целую. Вашу поздравительную телеграмму получил [к 7 ноября, 43-й годовщине Октябрьской Революции]. Привет мой Касе и Боре. Юрий.

 

27.12.1950. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

Яноветан, Туруханского района, Красноярского края

27/XII — 50. Милая Нина, оба твои письма и агромадное, и маленькое, посланное вдогонку первому, получил. Танино письмо с фотографиями тоже получил, и ей ответил. Так что твои беспокойства напрасны, тем более что письма дошли довольно быстро, за три недели. … Самое для меня интересное в твоём письма о женитьбе моего Миши. Мне об этом ни Миша, ни О.В. ничего не писали. Твоё известие напомнило мне те слухи, которые пошли между соседями Лариных после первого посещения Онегина:

«Иные даже утверждали, // Что свадьба слажена совсем,

И остановка лишь за тем, // Что модных колец не достали».

В твоем письме четыре (!) раза встречается глагол «загружен». Миша Михайлов «страшно загружен»; Касин Юра «загружен до отказа»; Таня «перегружена» и Эмилия Федоровна Левкоева «загружена ужасно». Могу добавить, что мой Миша тоже в Москве был перегружен. Ну и что же? А где жизнь? Или в этом и есть жизнь? И к тому же все спешат! «Чтоб запыхавшись, примчаться к смерти», как писал когда-то неведомый миру поэт [т.е. он сам].

Что сказать о себе? С 24 декабря устойчиво держится мороз в минус 50º и доходит до минус 56º. Рабочих не вывозим, машины насквозь промёрзли и не заводятся; в комнатах сидим в шубах, шапках и варежках и греемся все вокруг печи. Я вот пишу это письмо совсем рядом с печкой, к которой пододвинул и стол. Сплю в меховой шапке, во всём тёплом белье, накрывшись двумя одеялами и шубой. Наружный воздух весь в каком-то тумане, сквозь который между 12 и 14 часами дня слабо и беспомощно светит солнце. Холодно, очень холодно. И трудно, очень трудно. Всю свою волю нужно постоянно держать в напряжении, чтобы не сдать, не захныкать. Вся наша жизнь здесь сейчас решается дровами. Воду можно заменить снегом, питаться можно одним хлебом. А вот согреться ― только дровами, и мы их в такой мороз подвозим, подносим, пилим, рубим, заносим и без конца закладываем в печи!  Так-то вот. …  Послал всем вам Новогодние телеграммы на Касин адрес, как ты мне приказала ввиду вашего возможного переезда. Шлю всем вам заполярный привет, желаю здоровья и всякой удачи. Целую тебя, Таню, детей. Юрий.

---

---

 

1951

ХРОНИКА Н.М. Михайловой.

В 1951 году произошло замечательное событие — после 20-летнего пребывания в лагерях и ссылках вернулся мой дед, Юрий Александрович Коробьин. Он не имел права жить в Москве, поэтому на деньги, скопленные в Заполярье, он купил половину частного дома на улице Снегиревской в городе Алексине Тульской области. Летом 1951 года мама и Женя поехали к нему в первый раз.  Я его практически не знала.

 

ЦЕНЫ и БЮДЖЕТ. Немного скажу о ценах и нашем материальном положении. По-прежнему бюджет нашей семьи складывался из зарплаты мамы (840 руб.), алиментов от отца (800 руб.) и бабушкиной пенсии (210 руб.) — всего 1850 руб. на четверых. Денег всегда не хватало, и мы жили в долг. Я помню, что иногда этот долг доходил до 400 руб.

Квартирная плата была очень небольшой — всего 75 руб.

Все деньги уходили на питание. За многими продуктами (мукой, сахаром) приходилось отстаивать многочасовые очереди.

Государственный заем на восстановление народного хозяйства. (см. справку)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ежегодно все трудящиеся добровольно-принудительно подписывались на заем — так что ежемесячно из зарплаты автоматически сверх подоходного налога вычиталась некая сумма и на нее выдавались облигации. Периодически печатали номера выигравших облигаций.

Так, в тетради раскодов моя бабушка (Н.Е. Коробьина) записала:

«В декабре 1953 г. мы выиграли 2500 и 1000 руб. и тогда сразу были куплены кое-какие вещи: для Жени — часы ручные, велосипед, костюм; Наташе сшита шубка; Тане — тоже и еще шелковое платье. Всем купили обувь и постельное белье».

 

1952

17.06.1952. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА из Алексина а Москву Н.Е. Коробьтной 

Дорогая Нина, мне очень отрадно, что мой гекзаметр памяти Бори был понят и тобой, и Касей, как надо. И ты, конечно, права, что не надо было писать слова «надгробная надпись». Эти придают всему гекзаметру какую-то сухость, как будто он был написан по заказу. А между тем, он прозвучал в моей душе совершенно непроизвольно и неожиданно для меня самого, когда я был в лесу. Я шёл среди задумчивых сосен и думал о Боре, и подумал, что Бога не знал никогда он и в Бога не верил нимало…. А потом эта вполне законченная гекзаметрическая строка потянула за собой и остальные. Придя домой, я её записал, потом переписал в тетрадь своих стихов. Я прошу тебя вычеркнуть эти слова («надгробная надпись») и на своём, и на Касином экземплярах, чтобы остались одни слова «Памяти Бори». Напиши мне, как твоё и Касино здоровье? И сможет ли Юра прислать с Таней портрет Бори?

Я не сразу тебе ответил, потому что очень занят своим огородом. Благодаря обильным дождям и теплу, всё прёт из земли в перегонки на радость огородницким сердцам. Я каждый день собираю со своих грядок свежий укроп, салат и зелёный лук, а впереди ещё редис, редька, петрушка, лук, чеснок, огурцы, помидоры, капуста, картошка. … Но всё это надо полоть, окучивать, поливать, прореживать. Я встаю в 5 часов утра, всё это делаю с большой радостью, которую ощущаю и душой, и телом. Для меня высшее утешение на старости лет жить и работать на лоне природы, и я вполне буду удовлетворён, если и смерть нанесёт мне свой последний визит среди моих грядок и яблонь. Пожалуйста! …. Не могу я всё-таки понять, почему ты никак не акклиматизируешься в новой квартире? Она во всех отношениях лучше старой, да и район хороший? Крепко тебя обнимаю и целую. Передай Касе мой привет и благодарность за её ласковое письмо. Юрий.

 

В Алексин выехали: мама, Женя, В.В. Лейтезен. Женя уехал сдавать экзамены.  

1. 07.1952. ПИСЬМО Т.Ю. КОРОБИНОЙ из Алексина ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ

Милая мама! Доехали мы вполне благополучно, даже почти не вымокли. Приехали мы в Алексин на 20 минут раньше, чем полагалось. Поэтому Юрий бежал бегом, чтобы встретить нас во время, и прибежал вест мокрый. У него вид фермера ― фетровая шляпа, брюки, заправленные в сапоги. От вокзала до дома далеко. Хорошо, что поймали машину. Как приехали, сразу пошли купаться. Лес и река здесь чудесные, но идти довольно далеко. Ты бы, например, ходить не стала.

Городишко паршивенький, скорее, большое село, но подробно мы его ещё не обследовали. Жаль, что у Юрия на участке нет тени ― вишенки и яблони ещё очень маленькие, а других деревьев нет. Базары тут по четвергам и воскресеньям. Молоко 2 р., яйца 12 р. Надеюсь, что сегодня вы с Касей уже в Кратове [на даче у Эм.Ф. Левкоевой].

Целую крепко тебя и Касю. Очень хочу, чтобы вы отдохнули. Таня.

 

<<< НАЗАД — или— ДАЛЕЕ >>>