ЛЕТОПИСЕЦ ПЯТИ ПОКОЛЕНИЙ

по семейным документам за 120 лет — с 1880 по 2000

Составитель Н.М. МИХАЙЛОВА

Книгу также можно читать в ПДФ здесь: 

ПРЕДИСЛОВИЕ

ИЛИ ВВЕДЕНИЕ В СЕМЕЙНЫЙ АРХИВ

В общей сложности материалы домашнего архива содержат сведения о 15 поколениях предков, живших на протяжении 600 лет из 1000-летней истории Государства Российского. По характеру документов эти сведения делятся на две группы: генеалогические и мемориальные. И хотя они тесно связаны друг с другом, но всё же требуют разного подхода к публикации.

О дальних предках из 10 первых поколений, живших в XVI − XIX веках, сведения найдены, главным образом, в государственных архивах. По ним составлены Поколенные росписи 10 дворянских родов, от которых происходили родители моей мамы, Ю.А. Коробьин и Н.Е. Белявская. Родословные предполагается издать отдельно, а пока они не изданы, я решила поместить в семейный Летописец хотя бы несколько фрагментов из них как предысторию семьи за XVI − XIX века. Мне хотелось отметить, кто из наших предков «многие Российскому Престолу служили Дворянские службы», в каких чинах и за какие военные заслуги Государи «жаловали» их поместьями и орденами. Читая «предысторию», заодно можно повторить курс русской истории, основные события которой сведены в таблицы.

Сведения о 5 поколениях, проживших последние 120 лет с 1880 по 2000, сохранились в семейном архиве. Здесь есть и официальные документы (метрики, дипломы, трудовые книжки и т.п.), и множество фотографий, но наибольший интерес представляют «показания» свидетелей, а зачастую и участников исторически важных событий, запечатленных в их дневниках, письмах, воспоминаниях за 120 лет, с 1880 по 2000 год. Они то и составляют содержание Летописца, идея создания которого состояла в том, чтобы донести до потомков голоса тех, кто был очевидцем и участником «истории», которая для них была не историей, а повседневной жизнью.

Сыны отражены в отцах:
Коротенький обрывок рода ―
Два-три звена, ― и уж ясны
Заветы тёмной старины.

Это строки из поэмы Александра Блока «Возмездие». Он писал её в 1910 – 1911 годах, а издал уже после революции, в 1919 году, и тогда же написал Предисловие. Впервые эту поэму я прочитала совсем недавно, уже заканчивая подготовку первого тома к печати. Многое в этой поэме оказалась созвучным моим замыслам и целям. В Предисловии к поэме А. Блок поясняет: «Тема заключается в том, как развиваются звенья единой цепи рода. Отдельные отпрыски всякого рода развиваются до положенного им предела и затем вновь поглощаются окружающей мировой средой. Но в каждом отпрыске зреет и отлагается нечто новое и нечто более острое, ценою бесконечных потерь, личных трагедий, жизненных неудач, падений и т.д. … Такую идею я хотел воплотить в моих «Rougon-Macquar’ах» в малом масштабе, в коротком обрывке рода русского, живущего в условиях русской жизни: «Два-три звена, и уже видны заветы темной старины»… Поэма должна была состоять из Пролога, трёх больших глав и эпилога. Каждая глава обрамлена описанием событий мирового значения; они составляют её фон».

Упомянутые Блоком «Rougon-Macquar’ы» ― это серия романов Эмиля Золя из 20 томов, излагающая историю одной семьи. Золя я не читала, образцом для меня служил знаменитый роман Голсуорси «Сага о Форсайтах». Именно об этой «Саге» я думала, когда в молодости мечтала написать настоящий «большой» роман о трех поколениях своей семьи, «проживших в условиях русской жизни» чреватое тяжкими событиями Столетие. Однако этот замысел я не сумела воплотить в форме художественного произведения (см. роман «Усадьба»). Тогда я подумала, что «историю одной семьи» гораздо правдивее могут написать те, кто сами её переживали и запечатлели на страницах своих дневников, писем и воспоминаний. И теперь мы все вместе стали авторами «романа» длиною в 120 лет.

«Интересно и небесполезно и для себя, и для других припомнить историю собственного произведения», пишет А. Блок. Не знаю, насколько это интересно, но последую его примеру.

Работа по созданию Семейного Летописца началась в 1970 году, когда в возрасте 85 лет умерла моя бабушка, Нина Евгеньевна Белявская-Коробьина. Мне было тогда 30 лет, а сейчас уже 68. Выходит, созданием этой Летописи я занимаюсь уже почти 40 лет, то есть большую часть прожитой жизни, а осознала это впервые только в тот момент, когда писала предыдущую фразу. После первичного ознакомления с документами домашнего архива у меня возникло множество вопросов, но я уже не могла получить на них ответов, потому что их владельцы умерли, а я не удосужилась поинтересоваться их жизнью и их переживаниями, когда они были рядом. Я говорю «они», потому что бабушка была не одна. Всю жизнь они Ксения, Нина и Борис Белявские прожили вместе, и моя жизнь тоже была с ними неразрывна. Тогда возникло остро переживаемое мною и сейчас чувство вины перед ними, и вообще перед стариками, которым, наверное, так хочется рассказать о пережитом своим детям и внукам, а потомки от них отмахиваются, как от назойливых мух. Понимая, что вскоре из жизни уйдут все мои старики, я принялась их расспрашивать и записывать их рассказы. Моя мама согласилась написать воспоминания о жизни семьи и школы в 1920 − 1930-е годы. Тогда же мы вместе с ней начали поиск родословной её отца, Юрия Коробьина, благо он происходил из древнего дворянского рода и сведения о предках по этой линии могли сохраниться в государственных архивах. Родословная Коробьиных отыскалась в архиве города Рязани, а из Полтавы мне прислали справку о получении дворянства моего прапрадеда по линии Белявских. Однако до идеи создания Семейного Летописца всё ещё было далеко.

В 1974 году возникла идея издавать домашний журнал и в нём главной рубрикой сделать, как публикацию воспоминаний «очевидцев», так и документов из семейного архива. А наряду с этим публиковать статьи, повести и стихи своих друзей. Журнал получил название «Летучая мышь» только потому, что к тому времени в нашем доме уже 10 лет существовал домашний театр-кабаре под этим названием. Надо сказать, что и домашний театр, и тем более издание журнала в те времена были затеями довольно опасными, потому что могли подпасть под широкое толкование статьи Уголовного Кодекса об «антисоветской» деятельности. Однако, несмотря на опасения, мы долгие годы благополучно занимались и тем, и другим, благодаря чему теперь у меня хранится обширный архив «Летучей мыши», который к началу XXI века уже сам стал весьма ценным документом «эпохи застоя» в 1970 ― 1980-е годы.

Всем этим мы занимались «в нерабочее время», и, как сейчас бы сказали, «не профессионально». Наше весёлое сообщество актёров театра и редакции журнала состояло из людей разных профессий (географы, геологи, геофизики и океанологи, архитекторы, программисты и инженеры), а также из их детей. С ними мы устраивали совместные детские празднества; с участием «детской труппы» ставили пьесы и снимали кинофильмы. Я пишу об этом не только потому, что мне приятно вспоминать о том счастливом времени, но c «корыстным» умыслом. Когда Вы, любезный читатель, будете читать в Летописце о домашних журналах и постановках 100-летней давности, вспомните, что эта традиция пережила все войны и революции и, благодаря нашим дедушкам и бабушкам, смогла дожить до конца XX века. А тема сохранения семейных традиций, по сути, и является той незамысловатой идеей, которая подвигла меня на этот Летописец, хотя, конечно, в те времена она ещё не возникла. Для этого понадобилась «перестройка», начатая генсеком КПСС М. Горбачевым и закончившаяся уничтожением Советской России.

Получилось так, что весной 1981 года моя профессиональная жизнь резко изменилась. В 40 лет мне удалось осуществить свою давнишнюю мечту ― стать архивариусом в музее. Да в каком! В самом любимом ― в музее двух поэтов, Е.А. Боратынского и Ф.И. Тютчева, расположенном в подмосковной усадьбе Мураново. И там мне поручили обрабатывать семейный архив Тютчевых. К сожалению, моя «усадебная» жизнь продлилась недолго: через два года меня с позором выгнали из Муранова вместе с 4 другими сотрудниками. И мне опять повезло: весной 1983 года меня взяли на должность архивиста в Областной Краеведческий музей, расположенный в стенах бывшего монастыря Новый Иерусалим. Там я и провела самые счастливые годы своей жизни, обрабатывая монастырский архив с документами за XVIII ― XX века. И за это мне даже платили, пусть скудную, но всё же зарплату, хотя, по правде говоря, будь у меня деньги, за такое удовольствие я бы сама заплатила.

Опыт работы в архивах сильно повлиял на моё отношение к истории, к способу её изучения и изложения. Остро встал вопрос о том, чему верить в сочинениях историков, что такое «исторический факт» и как не принять за таковой его толкование или сознательную фальсификацию. Книга французского историка А. де Токвиля «Старый порядок и Революция», написанная в 1856 году, стала для меня образцом исторического сочинения. На основании архивных документов Токвиль доказал, что Французская революция не была крутым разрывом с прошлым, что объяснение её причин надо искать в «старом порядке», из которого она естественно вытекает. Впервые, почти через 80 лет, труд о Революции был «написан в интересах строгой истины, а не для оправдания той или иной политической программы» (ЭС Брокгауза, т 65, стр. 418-421). К сожалению, в России за 90 лет подобного труда о Революции 1917 года не появилось, и, судя по всему, на это надежд нет.

Приведу слова ещё одного французского историка, Олара, жившего во второй половине XIX века. Когда его спросили, какие документы ценятся сейчас выше всего на рынке, торгующем архивными сокровищами, он ответил: «Если бы вы предложили антиквару неопубликованное письмо Наполеона I, вы стали бы очень богатым человеком… Впрочем, вы получили бы еще намного больше, если бы в ваших руках оказалась совсем простая вещь – приходо-расходная книжка французской хозяйки, матери семьи, с записями её трат и поступлений за годы 1789 — 1794… Сколько она заплатила за пучок лука в день взятия Бастилии?.. Что стоила ей кринка молока утром того дня, когда голова Луи Капета слетела в корзину? Если у вас есть надежда разыскать на вашем чердаке такие записи — ищите, ищите! Ибо письма Наполеона хранят, а приходные книжки бабушек выбрасывают в печку. Настоящая же драгоценность для историка — именно они».

Почему? Дело в том, что уже в XIX веке, возможно, под влиянием всеобщей демократизации, историков стали интересовать детали повседневной жизни. Этот интерес к началу XXI века настолько возрос, что недавно издательство «Молодая Гвардия», которое уже давно выпускает серию «Жизнь замечательных людей», объявило об издании новой серии под названием «Живая жизнь: Повседневная жизнь человечества». Но всё когда-то заканчивается.

26 апреля 1986 года произошёл взрыв на Чернобыльской Атомной станции. Осенью 1987 года я заболела, и полиневрит ограничил возможность передвижения. Фактически я уже 20 лет почти не выхожу из дома, хотя в середине 1990-х годов ещё успела три года поработать педагогом в Православном Лицее. Русский народ уверяет, что «нет худа без добра». Моё «худо» ― вынужденное сидение дома, ― как мне теперь кажется, немало способствовало тому, что я начала писать статьи и книги. В 1991 − 1993 годах были написаны роман «Усадьба», «История рода Коробьиных» и «Хроника семьи за 1941 − 1980 года». В эти годы шла «перестройка», и тех обитателей страны Советов, кто не хотел усваивать «новое мышление», стали пренебрежительно обзывать «совками». Вслед за «совками» в обиходе появились и другие прозвища: «маргиналы», «бомжи», «мигранты», в которых превратились или могли превратиться многие из тех замечательных людей, с которыми мне довелось прожить свою жизнь. Да, тяжелые времена настали для тех, кто имел врожденное отвращение к наживе, торгашеству и пошлости, одним словом, к «мещанству», захлестнувшему страну «победившего социализма».

Прошло ещё десять лет. В 2000 году заболела моя мама, я переехала к ней, и мы стали жить вместе. За годы своей болезни она вспомнила всю свою жизнь, и я пережила её вместе с ней, и с бабушкой, и с тётей Касей, со всеми её школьными друзьями и её ученицами. 3 октября 2004 года мама умерла, и я не могу это пережить. Ещё при жизни мамы я приступила к подготовке того, что условно называлось «Столетие». «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», а у меня даже «сказки» скоро не сказываются. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что объем архивных материалов за 120 лет не вмещается не то что в один том, а даже в два. При этом, как это часто бывает, «аппетит рос во время еды», и сдерживать его у меня не было ни сил, ни желания. По мере изучения архива находились всё новые бесценные документы. Наконец, наступил момент, когда любой клочок бумаги с записью или полуистлевшая справка в Домком, стали для меня бесценными. С точки зрения историка и архивиста, подобные документы, запечатлевшие не государственные деяния, а повседневную жизнь обычных людей, действительно, бесценны, потому что их не принято хранить. Чаще всего наследники уничтожают «бумажки» своих стариков как ненужный хлам. Из-за этого историки особенно ценят документы, помогающие узнать о жизни обычных людей, такие, например, как клинописные таблички с записями вавилонских писцов, «берестяные грамоты», приходорасходные книги монастырей или, скажем, записи расходов какой-нибудь «гражданки» времен Великой Революции во Франции. Словом, мне крупно повезло с нашим архивом.

За редким исключением, до революции 1917 года все сословия жили «по шаблону», то есть в тех рамках, которые им задавали «начальные условия» (место и время рождения). У разных сословий шаблоны были, конечно, разные. Крупным недостатком своего Семейного Летописца я считаю отсутствие в нём свидетелей из других сословий. Это обстоятельство лишает мой Летописец желаемой полноты и объемности изображения, которые могли бы сделать его более интересным и информативным. Чтобы исправить этот недостаток, иногда я использовала показания разных людей, например, стихи Блока, Брюсова, Маяковского, или дневники императора Николая II. Ведь все они тоже были свидетелями и участниками событий. Отрывки из дневника доктора В. Величко за 1909 год могут дать представление об укладе жизни театрально-купеческой Москвы. Реакция рабочих и крестьян на Революцию 1917 года описана в Воспоминаниях М.М. Дикусар.

В продолжение темы о «типичности» судеб, наших предков, поясню на конкретных примерах, что я этим хочу сказать. Так, например, поколение наших отцов почти целиком участвовало в войне 1941− 1945 годов, а поколение бабушек и дедов воевало на фронтах войны 1914−1917 года и пережило три революции. Их деды и прадеды из разных родов вместе сражались на Бородинском поле, где за один день погибли 67 тысяч человек. Вполне вероятно, что у многих из нас были предки, участники войны 1812 года, но в списках убитых и раненых не принято было называть по фамилии рядовых. Называли только общую цифру погибших «нижних чинов».

Могло случиться и так, что наши предки находились «по разные стороны баррикад». Например, одни брали штурмом Очаков и Измаил и усмиряли поляков в Варшаве или казаков на реке Яик, тогда как другие (тоже наши предки) были рождены пленными турчанками, или сосланными в Сибирь поляками, или детьми казнённых казаков. Из своей родословной мне известно о таких случаях, думаю, что при ближайшем рассмотрении они отыщутся и у других. Я уж не говорю о своем «татарском родоначальнике», предки которого могли прийти на Русь вместе с Батыем. Приведу примеры из более близких по времени веков.

В 1660-е годы в Иноземной слободе в Москве жили два иноземцы из числа солдат удачи, служивших за деньги в армиях королей и царей. Один был ван дер Ховен из Курляндии, а второй ― полковник Иоганн Мёвес из Риги, оба немцы. В Москве они оба жили в Немецкой слободе и, как следует из «Дневника» Патрика Гордона, были приятелями этого, ставшего при Петре I знаменитым, иноземца. И вот, через 250 лет эти два немца оказались предками моей мамы: Ховен ― по линии Белявских, а Мёвес ― по линии Коробьиных. Ещё один пример связан с войной 1812 года. Один из внуков И.П. Коробьина, раненого на Бородинском поле, женился на внучке финансиста Лансере, потомка пленного француза, разбогатевшего в России. Меня чрезвычайно занимают такие «случайные встречи» в далеком и не очень далеком прошлом.

Однажды я решила подсчитать всех своих предков до 15 колена, зная, что с каждым поколением число предков удваивается. Следуя этому правилу, в 6 колене я получила 32 предка, в 10-м ― 512, а в 15-м их было уже 16384 человека. Вы спросите: какой толк от знания этих цифр, если мы ничего не знаем и никогда не узнаем об этих людях? Да никакого толка в этом, конечно, нет (впрочем, как и во всем остальном). Но знание предков (кем бы они ни были) дает ощущение не абстрактной (по учебнику), а живой связи с прошлым, и мне приятно, что теперь они мне не безразличны.

В связи с этим мне хотелось бы сказать ещё несколько слов. Публикуемые в Летописце документы в какой-то степени, конечно, интересны как «свидетельства очевидцев» разных эпох, но для меня они дороги, главным образом, потому что в них отражаются переживания уже умерших и давно забытых людей. Когда мы читаем их дневники и письма, начинаю сопереживать, и люди оживают, по крайней мере, в моем сознании. И это не потому, что они мои родственники. Точно так же я отношусь к дневникам, письмам и документам совершенно незнакомых мне людей. В таком случае я включаю их в число своих друзей и знакомых, как это и произошло у меня с художником М.С. Соколоввым, с девочкой Мусей и её отцом М.П. Даевым, и даже с доктором Величко. Может быть, для кого-то и мои Белявские так же станут близкими людьми по прочтении этого Летописца?

Летописец разделен на четыре тома, каждому из которых для удобства дано условное название, соответствующее принятой в советских учебниках периодизации, привычной для людей моего поколения. По ним, кстати, «Историю СССР» преподавала и моя мама, Т.Ю. Коробьина, один из главных авторов этой Летописи. Авторам писем, дневников и воспоминаний принадлежат фразы в (круглых скобках) и подчеркивания. Подзаголовки в документах и все примечания, а также разного рода выделения текста сделаны составителем. Если они находятся внутри текста, то заключены в [прямые скобки]. Ссылки на литературу даны в тексте. Хочу предупредить, что в тексте есть ошибки и опечатки, но прошу не судить меня за это строго. Дело в том, что по мере написания объем материала сильно увеличился, и я испугалась, что не успею довести свой Летописец до задуманного конца. Поэтому я и решила издавать его, не достигнув чаемого совершенства.

Первый том начинается с Пролога. В нём изложена История Государства Российского с XVI по XIX век на примере участия в ней разных дворянских родов, указанных на схеме «Родственные связи», (см. форзац). Возможно, столь обширный Пролог у кого-то вызовет недоумение и даже раздражение, а кому-то его просто будет скучно читать. В утешение тем и другим могу сказать, что Пролог можно пропустить и начать чтение с 1-й главы. В своё оправдание хочу сказать лишь о том, что я не смогла отказать себе в удовольствии начать наш Летописец, как и положено, с «самого начала», то есть с Адама и Евы, которые считаются прародителями рода человеческого, а значит, и всех наших далеких предков.

Заканчиваю предисловие строчками поэта В.Я. Брюсова. Они были переписаны на отдельном листке моей бабушкой, Н.Е. Белявской, в дни её юности, и, как мне показалось, чрезвычайно созвучны тому, ради чего сделана эта книга.

Желанный друг неведомых столетий,
Ты весь дрожишь, ты потрясён былым.
Внемли же мне, о, слушай строки эти!
Я был, я мыслил, я прошёл, как дым…

Н.М. Михайлова. 1968 − 2008. Москва.

Далее