Саратов и Волгоград. Поиски нефти в Поволжье.
Знакомство с Е.Я. РОГАЧЕВОЙ.
Путевые заметки: «Губернский город Саратов».
В Саратов я попала совершенно случайно — из-за того, что Советский Союз спустил на Чехословакию танки ранним утром 21 августа 1968. Я работали тогда в Гос. Океанографическом институте (ГОИНе) , и через неделю мне предстояло выехать в экспедицию на Азовское море. Но из этого ничего не вышло, потому что тем же утром партком института согнал насильно всех сотрудников в зал, парторг зачитал резолюцию общего собрания с одобрением ввода войск и предложил проголосовать. Все проголосовали “за”, а мой сокурсник и я — “против”. Дело кончилось тем, что мне пришлось уйти с работы и, естественно, мы лишились надежды когда-либо получить визу, а значит, и ходить в рейсы. Поэтому выше я и написала, что “для нас весь мир стал запретной зоной”. Внешний мир. Но, как поется в почти забытой песне:
“Широка страна моя родная, // Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю, // Где так вольно дышит человек”.
Вольно или не очень вольно дышал в ней человек, но лесов, полей и рек было предостаточно и во многих из них мы побывали. При этом, как правило, за казенный счет — сверх зарплаты, скудной (100 руб. в месяц), но регулярной!, в экспедициях мы получали еще и так называемые “полевые” — чем дальше от Москвы, тем больше, Ну, и дорога, конечно, оплачивалась.
После того, как я стала “подниманцем” (руку подняла), боялась, что арестуют или не смогу устроиться на работу. Но все обошлось — не арестовали, и на работу устроилась в тот же Институт Физики Земли, где у меня было много друзей.
В частности уже два раза упоминаемый мною Борис Михайлович Шубик. Он-то и пристроил меня в отдел Инны Соломоновны Берзон под названием Сейсморазведка. Саратовская экспедиция занималась разведкой глубоких нефтеносных слоев, где-то на уровне Девона. Начальником экспедиции был Михаил Измайлович Рац-Хизгия — горючая смесь еврея и грузина. За исключением моего непосредственного начальника Олега Константиновича Кондратьева, почти все были в той или иной степени евреями, что не мешало ни мне, ни им свято верить в существование государственного антисемитизма.
База экспедиции находилась недалеко от Саратова, в Пристанном, а полевые работы велись на другом берегу Волги в степях около села Квасниковки. Между двух глубоких, поросших лесом, оврагов на широкой поляне был раскинут палаточный городок, где жили более 150 человек самого разного возраста (были даже грудные дети, не говоря уже об остальных), разных национальностей и образовательного ценза.
Питались в общей столовой, воду привозили автоцистернами. Жизнь была прекрасно налажена — никаких бытовых забот, питание дешевое и вкусное. Жизнь на свежем воздухе, купанье на Волге, поездки на ее песчаные острова; по вечерам — чаепития в очень приятной компании: разговоры, споры бесконечные, смех — и теплая ночь, огромные звезды, мерцающие в свете лампы жуки и мушки. Все были еще молоды, беспечны и в основном доброжелательны друг к другу. Словом, хорошо было, есть, что вспомнить.
Глядя на все это, я решила пригласить в Пристанное маму и моего деда Юрия. Они согласились и приехали. Боря Шубик поставил им платки, Рац-Хизгия поставил на довольствие, и мы зажили. Первым делом дед повез нас в Саратов, чтобы нанести визит своей родственнице Евгении Яковлевне Рогачевой, которую знал с молодости и в которую, судя по рассказам, был даже влюблен когда-то.
(В Летописце её очерк о Гражданской войне на Кубани см. здесь).
Так я познакомилась с еще одним горячо любимым моим человеком. Потом с ней познакомились почти все мои сотрудники и как могли ей помогали. Получилось почти по-грибоедовски: “в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов”. Наполовину так же: к тетке и в Саратов, а наполовину нет, потому что к самому Саратову никак неприменимо слово “глушь”. С дореволюционных времен существовали в нем Университет, Консерватория, Концертный зал, Оперный и драматические театры, прекрасная Художественная галерея им. Радищева. Там родился Чернышевский, рос Фадеев, в саратовской тюрьме в 1940 г. умер академик Н.И.Вавилов (ныне ул. Вавилова).
В середине лета, как раз в бытность деда и мамы в Пристанном, случилось замечательное событие — американцы высадились на Луну! За полчаса до посадки по динамику экспедиции объявили, что в 00 час. 05 мин. начнут транслировать репортаж с места события. Мы кинулись к своим приемникам, но “Голос Америки” поймать не удалось. Тогда все мы собрались вокруг нашей радиостанции, где при резком свете автомобильных фар ребята устроили небольшое кафе под открытым небом и заранее ликовали.
Мы все — дед, мама, Зарик Гамбурцев, Сеня Кац, Олег Кондратьев, Борис Шубик и Вася Киселевич — стояли чуть поодаль и смотрели в небо, где полыхали звезды в отсутствие Луны. Все очень переживали, волновались за астронавтов и вполне сознавали величие момента. Один Сеня Кац (теперь он живет в Калифорнии) глядел на все это спокойно, печальными карими глазами, с выражением вечной иудейской скорби на худом лице. Динамик гремел на все Саратовское Поволжье, все кончилось благополучно, все радовались и одновременно сожалели, что это не мы, не наши космонавты. Потом до трех часов мы отмечали это событие.
В конце сезона в экспедиции традиционно праздновали “Тысячелентие” (т.е. 1000-я сейсмическая лента ). В тот год мы придумали и поставили шуточную оперу на близкую нам тему – поиски нефти – под названием “Девон, или Прекрасная Мария”.
(есть ауди-версия 2020 г. в разделе ТЕАТР).
Опера кончалась трагически, главная героиня, преданная годографам, сейсмографам, осциллографам и Девону, разочаровывается в своем возлюбленном Васе и погибает.
Солист хора, Азарий Григорьевич Гамбурцев, не очень дальний родственник основателя государства Израиль генерала Хаима Вейцмана (а ныне членкор новой Российской Академии), в просторечии Зарик, вытаращив трагические глаза исполнил последнюю арию:
“На скважине, на Квасниковке // Отстойник с раствором стоял
В него сиганула Мария // Над нею раствор задрожал… (бегут слезы)
… Погибла сотрудник Мария, // Но дело ее не умрет:
Из дела построют заводы // И делом удобрют поля,
И скажут: “Сотрудник Мария! // Все это заслуга твоя!”
В очередную экспедицию летом 1970 года мы с Алисой Равич решили из Москвы до Саратова проплыть по Волге на пароходе. Ее отец, тоже еврей, был заместителем министра связи и достал нам довольно дешевые билеты в двухместную каюту на теплоход.
Вот мои дневниковые записи:
22 июня. Поздно вечером пришли в Казань. Поехали в город. На улицах полно народу, много татар. Молодежь. Говор нерусский. Дошли до Кремля. Потом Университет 1825 г. постройки.
29 лет тому назад в три часа утра на нас напали немцы .
1 июля. Два дня назад была в Саратове. Заходила к Евгении Яковлевне. В городе плохо с едой. Банк задерживает выплату зарплаты рабочим. Повысили цены на коньяк и шампанское, снизили на телевизоры и ширпотреб. Водка осталась в прежней цене. В магазинах почти нет продуктов – есть сахар, крупы, бывают макароны, мельком и не всегда молоко. Нет ни мяса, ни рыбы, ни масла, ни сыров. Все приходится возить из Москвы. Прямо беда. У Евгении Яковлевны пенсия 50 руб., она не унывает и шутит: “Продуктов нет, но и деньги не тратишь — большая экономия”. Пили кофе, раскладывали пасьянсы.
5 июля. После бани выпили водки. Говорили о правомочности и целесообразности насильственных переселений народов — татар, карачаевцев, чеченцев и пр. Смещение понятий — мои собеседники склонны рассматривать это явление как миграции. Им бы такие миграции — в 24 часа собраться, да со стариками, с малыми детьми.
Общество наше — более чем на 50%, еврейство. Часто разговоры переходят на темы антисемитизма, ассимиляции и т.п. В общем, “вечерами я занимаюсь сионизмом”, как любит говорить наш общий друг Эмма Зеликман.
Станция Би-Би-Си давала обзор “Демократическое движение в СССР”. Видят его опору в “среднем классе” Это — молодые специалисты.
Примечание НМ в 1995 г. И ведь точно, как в воду глядели. Оказывается уже тогда, в 1970 году, у нас уже был “средний класс”, а мы и не догадывались. Теперь у тех специалистов уже и детки народились, бегали в школу небось, Егорка Гайдар, Толян Чубайс, Гриша Явлинский, Сереженька Шахрай. Может, они в одном спецклассе сидели? Обозреватель подчеркивает пассивность, пессимизм и безнадежность в рядах этой опоры.
“Десятки активных [таких, как правозащитники Алексеева и С.А. Ковалев] — занимаются распространением самиздата, сочиняют Хронику текущих событий, организуют демонстрации. Сотни — сочувствующих, но на всё махнувших рукой”. [Это мы, грешные. – Прим. НМ 1995).
По-моему, сотрудники Би-Би-Си преувеличивают значение “движения” и придают излишнюю определенность разрозненным настроениям. Интересно, что на молодежь, студентов они никакой ставки не делают. Разболтано поколение, выросшее при Хрущевской оттепели. Фанатизм сталинского поколения и равнодушие нового могут ужиться и дать ядовитые плоды в полицейском государстве. Об ассимиляции. Интересно, что евреи выступают только за свою собственную, но не других народов. Они даже немного обижаются, когда я доказываю ценность сохранения отдельного народа, разных народов, — как сохранение личности в обществе. Возможно, такое сохранение противоречит какому-то объективному процессу образования единого человечества. Но это кажется мне совсем скучным [Словечко “глобализация” мы ещё не знали тогда – НМ].
Проблема растущего антагонизма между интеллигенцией и рабочим классом. Государство подмазывается к рабочим и их задабривает. Создает иллюзию рабочего правления (“и даже солнце не вставало б, когда бы не было меня” — поют рабочие), их большого влияния на ход дел. В народе — темные мифы, глухие мысли. Отсутствие информации — благо и дает поистине устрашающие плоды народной фантазии.
Созревают огурцы. Пристанские жители открыли кампанию по продаже. Алчны.
28 июля. Умер Салазар — последний диктатор из плеяды 1930-х годов.
На Кубе — экономический кризис. Войны:
Израиль — Арабы;
Вьетнам Северный и Южный (США);
Камбоджа, Лаос.
Военные учения в Чехословакии.
ХОЛЕРА
9 августа 1970 г. В Саратове холера. Сегодня по динамику Зарик, подражая Левитану, прочитал приказ:
“Всем! Всем! Всем! Всем сотрудникам ВУКСЭ. По сведениям из весьма компетентных источников ходят слухи о кишечно-желудочных заболеваниях. В связи с этим приказываю:
1) Прекратить питье сырой воды и молока;
2) Прекратить купание в реке Волге;
3) До и после туалета тщательно мыть руки;
4) Мыть фрукты кипяченой водой или водой с марганцовкой.
Прогулочные поездки в Саратов отменяются.
Начальник ВУКСЭ М.И. Рац-Хизгия.
Саратов, действительно, закрыли на неопределенное время. Наши дамы взволновались — у многих здесь дети. Двое уже умерли. Их сняли с парохода из Астрахани. Больницы освобождают для возможных контактов.
Израиль и арабы заключили перемирие на 90 дней. Шель (ФРГ) и Громыко (СССР) заключили “договор о неприменении силы”.
Примечание НМ в 1995 г. Вот когда начался нынешний “мирный процесс” на Ближнем Востоке! — Могли ли Шель и Громыко думать тогда, что Коль и Горбачев разрушат берлинскую стену без всякого применения силы, а наш последний генсек станет “лучшим немцем”? (Впрочем, может быть, уже тогда они все это затеяли? — Н.М. в 2014).
ДИССИДЕНТЫ
Из ХРОНИКИ Н.М. Михайловой. 1995
С начала 1960-х годов режим начал крепчать, а в 1965. прошли первые судебные процессы над диссидентами. Началось с Синявского и Даниеля — двух друзей, которые тайными путями передавали свои сочинения за границу, а там их издавали под псевдонимами. Помню, как мы тайком печатали их противные произведения с фотопленок. Таким же способом был напечатан роман Б. Пастернака “Доктор Живаго”.
Синявский Андрей Донатович (псевдоним Абрам Терц) (1925–1977).
Даниэль Юлий Маркович (псевдоним Николай Аржак) (1925-1988),
Появились “подписанты” — те, кто подписывал обращения в защиту осужденных. Потом “подниманцы” — те, кто поднял руку в чью-то защиту на собраниях. Подпольная литература, которую называли “Самиздат”, постепенно затопила читательский рынок. На арену вышел Солженицын (“Раковый корпус”, “В круге первом” и уже в 1974г. “Архипелаг Гулаг”), проник эмигрант Авторханов (“Технология власти”).
Разрешили Бунина, но по-прежнему к запрещенным относились поэты и поэтессы Серебряного века, такие как Гумилев, Волошин, Ахматова, Цветаева — их перепечатывали на пишущих машинках. В журнале “Москва” грянул роман М. Булгакова “Мастер и Маргарита” и всех увлек на долгие годы. Развернулась «Таганка», зарычал Высоцкий; магнитофонные ленты невнятно и неразборчиво доносили до нас песни Галича, Городецкого, Висбора и других «бардов», как их почему–то стали называть на шотландский манер. Появление бардов совпало с началом выезда советских евреев в Израиль и США. Тогда появились и чисто еврейские песни, а также масса еврейских и армянских анекдотов.
Несколько зарубежных радиостанций («Би–Би–Си», «Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна») с целью пропаганды каждый вечер вели передачи на русском языке. Хотя эти «голоса из–за бугра» доносились до нас сквозь треск «глушилок», многие слушали их, несмотря помехи, потому что «запретный плод сладок».
Годы после окончания Университета для многих из нас прошли под знаменем постоянного неприятия власти, переживаний за гонимых диссидентов и вынужденных изгнанников, в условиях казарменной дисциплины на работе и тягостном ощущении совершенной безысходности. К этому нужно добавить и всегдашние материальные трудности, потому что в среднем наши зарплаты на “хрущевские” деньги составляли 100 руб.
Вполне естественно, что после окончания Университета, все стали жениться, выходить замуж и рожать детей. Молодые матери были вынуждены выходить на работу сразу после декретного отпуска, чтобы семья могла хоть как-то прокормиться. Если не было бабушек, то детей отдавали в ясли и детский сад. А это значит, раннее вставание, переполненный транспорт, раздражение родителей и нервность детей, постоянное безденежье — все это, конечно, не способствовало укреплению семьи, и многие первые браки распались.
Сколько я помню, своей работой многие из нас тоже были недовольны, хотя именно там проходила наша “общественная” жизнь — каждодневные дружеские чаепития с обсуждением последних политических и книжных новостей, предпраздничные “междусобойчики” с чтением шутливых стихотворных приветствий и поднесением подарков, обмен журналами, самиздатом.
Начало нашей трудовой деятельности совпало концом периода правления генсека Н.С.Хрущова и восшествием на престол генсека Л.И. Брежнева. Соратники по партии обвинили Хрущова в “волюнтаризме”, но сажатьего за это не стали и отправили на пенсию. К этому времени «оттепель» давно закончилась, а лето так и не наступило. Сразу началась скучная, холодная и слякотная осень. Историки этот период назвали «застоем», а как назовут следующий, пока неизвестно, потому что он ещё не кончился.
20 лет «застоя» в аккурат пришлись на нашу молодость и зрелые годы, то есть на самую активную и сознательную часть жизни. Из–за «застоя» наше поколение принято теперь называть “потерянным”, а нас самих — “совками”. Кто его знает, возможно, со стороны все это так и выглядит. Если мы вспомним историю 19 века, перечитаем поэтические стенания наших великих поэтов (Пушкина, Баратынского, Батюшкова, Некрасова, Тютчева) и вглядимся в “образы” литературных героев того времени (“лишних людей”, нигилистов и чеховских персонажей), — то мы увидим все тот же “застой”, недовольство окружающей жизнью, сожаления о бесплодно прожитых годах, словом, все то, что позволяет и те поколения считать “потерянными”. Потерянными для чего? — можно спросить.
Ответ, конечно, зависит от взгляда на цель человеческой жизни. Если видеть ее в том, чтобы “собирать сокровища на небе”, как учит христианская Церковь, то, конечно, вот уже в течение двух тысячелетий “потерянные” поколения идут бесконечной чередой, и только единицы в каждом прилагают старания достичь эту цель. С этой точки зрения, жизнь большинства людей, строго говоря, действительно, представляется потерянной, прожитой зря, и осознание этого с особенной остротой наступает в конце ее. Будучи закоренелым “совком” и представителем “потерянного поколения”, не могу не задаться вопросом, как и почему большинство “безбожников” страны Советов соблюдали “заповеди”? Они трудились в поте лица своего за ничтожную мзду; почитали и любили своих родителей, помогали ближним и дальним, и, за исключением криминальных элементов, не воровали и не убивали окружающих.
Некоторые полагают, что всё устроилось Божьим Промыслом. Благодаря ему, мол, “безбожный режим” насильно насаждал идеалы трудолюбия и добросовестности, честности и бескорыстия, товарищества и взаимопомощи, любви к родине, стремления к знанию, а такие пороки, как проституцию, наркоманию, гомосексуализм и педофелию жестоко преследовал. Осуждению подвергались и такие “добродетели” как корыстолюбие, карьеризм, мошенничество и спекуляция. Страшно вспомнить: “совки” их даже стыдились.
Теперь, когда в ходе “перестройки” этот набор правил поведения был легализован, более того, послужил каркасом для “нового мышления”, стыдливые “совки” выглядят какими-то динозаврами. В результате поколение, которое выросло с прежними идеалами, было объявлено “потерянным”, ущербным и даже опасным в какой-то мере, а потому подлежащим истреблению, в лучшем случае, «совкам» было дозволено дожить свое. Но лучше бы изолировать их в “Парке юрского периода”.
Помню, в первое время наглые вылазки “прорабов перестройки” воспринималась нами болезненно, а пренебрежительные обвинения народа в “совковости”, извечной лености, раболепии и привычке жить «на халяву», то есть за чужой счет, – оскорбляли, вызывали чувство обиды и потребность как-то оправдаться. Но эти мучительные годы шли, и теперь мы уже относимся к этой клевете более спокойно, прекрасно понимая, что в прежней жизни со всеми недостатками действительно сначала жестокого, а под конец разложившегося режима, внутри этой огромной тюрьмы, мы, ее узники, жили более по-человечески.
Мы сознательно отгораживались от режима и в своей частной, семейной и дружественной жизни от этого режима были независимы. Постольку, поскольку все мы были людьми неверующими, а потому, как теперь стало ясно, абсолютно “бездуховными”, мы выбирали легкомысленные формы общения, досуга и развлечений. Мы много путешествовали, старались честно работать, многие увлекались своим делом. Много читали, любили классическую музыку, музеи, театр, живопись, но, ежу понятно, что этот “культурный набор” никакого отношения к тому, что церковники называют “духовностью”, не имел.
В конце “застоя” и в начале “перестройки” многие из интеллигентов потянулись в храмы, принимали крещение, воцерковлялись. Но в мою задачу входит рассказать о том, как было, а не как стало.
Известно, что человеку свойственно приукрашивать прошлое. Ведь недаром именно там, в прошлом, а не в будущем располагается “золотой век”. И поэт сказал об этом же: “Что прошло, то будет мило”. Но то, о чем пойдет речь в следующей главе, и тогда казалось нам милым, служило утешением в нашей печальной и беспросветной жизни. Я говорю о домашнем театре “Летучая мышь”, из которого со временем вышли детские праздники, кинофильмы и вернисажи и, главное — журнал “Летучая мышь”. Без всего этого и Летописца бы не было.
С этими занятиями в той или иной степени были связаны четыре поколения нашей семьи: дед, бабушка, мама, я и Костя. Прануков мы охватить не успели. По времени это театрально-журнальная жизнь как раз вмещается в заданные временные рамки. Первый карнавал “Английское Рождество” прошел в 1965 году — через год по восшествии на престол генсека Брежнева, а последние спектакли “Мистерию” и “Разбойники” Шиллера мы сыграли в 1982 году — через год Брежнев умер.
К началу 70-х годов умерли тетя Кася, моя бабушка Нина, мой дед Юрий, а в 1975 году Вера Константиновна. Все они дожили до весьма преклонных лет, несмотря на то, что их поколение пережило столько несчастий и переворотов. Может быть, сказалось то, что 30-35 лет своей жизни они прожили в более здоровых – и душевных, и телесных — условиях. Потом стали умирать их дети, но уже в гораздо более раннем возрасте — Люля – в 47 лет, Юра Мезько – в 60 лет, Алеша Белявский – в 70; Борис Михайорвич (брат отца) – в 70, а осенью в 1989 году, уже после перестройки, скончался мой отец — Михаил Михайлович.
Примечание: К 2005 году из старшего поколения не осталось никого.Моя мама умерла 3 октября 2004 года. Родственные и дружеские связи ослабли или совсем прервались.
1971 год.
На следующее лето я опять в Саратове, но жду, что мне откроют визу и я, наконец, пойду в большой рейс в Северную Атлантику. Но нет. Мне отказали в визе.
В ноябре 1970 г. ездила в Бухару вместо отпуска. Весной с Верой ездили в Переяславль-Залесский, в Таллин-Псков-Печерский монастырь. На майские праздники с Галей Ярошевской и Аликом ходили на байдарках. Брала с собою Костю, ему уже 12 лет. Увлекается птицами. Замучил нас ранним вставанием.
Кратко записаны итоги прошедшего года:
В МИРЕ. Войны: Израиль-Арабы. Вьетнам-США
Сионизм, антисемитизм, спецбольницы, угон самолетов.
Солженицын получил Нобелевскую премию.
XXIV съезд КПСС, XIV съезд КП Чехословакии, N-й съезд НР Болгарии и т.д. и т.п.
Умер де Голль. Умер Стравинский. Умер К. Чуковский.
Прошел год, как умерла бабушка. Мама тоскует. Чаще всего сидим с ней дома. И к нам почти никто не ходит. Она активно смиряется с моей праздностью и ленью.
30 июня 1971 г. при возвращении на Землю после 24-дневного полета на станции “Салют” погибли три космонавта: Добровольский, Волков и Пацаев.
Дед заболел 28 июня. Мозговые явления, затемнения сознания. Очень тяжело. 3-го числа выехала из Саратова в Москву. По приезде узнала, что мне отказано в визе из-за голосования против ввода войск в Чехословакию в 1968 году.
[ НМ в 1995. Если бы я знала, что к власти придет сукин сын Гавел, рука бы не поднялась!]
ЭПИТАФИЯ
Мой дед, Ю.А. Коробин, умер 10 июля 1971 года. Мне до сих пор не верится. Они умерли один за другим – тетя Кася в 1968 г., бабушка в 1970, дед – в 1971.
Испанский композитор Эрн. Картазар “ИСТОРИЯ ЛЮБВИ” – музыка в память о них, как и весь мой Летописец.
19 декабря 1971 года я переехала в новую кооперативную квартиру на Ярославском шоссе. Мама осталась одна в коммуналке на Ново-Песчаной.
До конца СССР оставалось 20 лет.