◊
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ВОЕННЫЕ ГОДЫ
В МОСКВЕ, В ЭВАКУАЦИИ и НА ФРОНТЕ
1941 – 1945
◊
22 июня 1941
◊
ОБЪЯВЛЕНИЕ О НАЧАЛЕ ВОЙНЫ ПО РАДИО. Диктор Исаак Левитан.
На ул. 25 октября (Никольской)
Вдали видна Никольская башня Кремля
ПИСЬМО Т.Ю. КОРОБЬИНОЙ ─ Н.Е. КОРОБЬИНОЙ В ДЕНЬ НАЧАЛА ВОЙНЫ
22/VI-41
Милая мамочка! Твоё письмо получила 20/VI вечером. Как же вы там без света? У нас со вчерашнего дня, не переставая, льёт дождь, наверное, и у вас тоже. Это ужасно! Если у вас дождь, то ты, конечно, не ждёшь Мишу, но и помимо дождя, он не смог бы приехать, так как он в кровь натёр себе ногу, и, самое печальное, ― денег вчера не выдали! Мы собрали всю мелочь, насчитали 2 р. 20 коп., после чего я заняла 30 р. у Леночки Танненберг. Договорись как-нибудь с завхозом, чтобы он подождал до 1-го июля. Ведь я получу 175 р., отдам за бутылочки и долги тёте Маше, Елене, Касе (а у неё ни гроша, так как она послала Юре посылку и отдала долг Над. Дм.). У меня останется 45 р. до 1-го июля. Справку от санитарного врача я пришлю в письме.
Ты просишь книг и газет ― где же их взять? Сейчас можно подписаться на газеты, но из-за денег мы не можем этого сделать. Да, приказ о раздельном обучении мальчиков и девочек подписан. В связи с этим Касин отпуск откладывается минимум до 1-го.
18 /VI [7-я годовщина свадьбы] мы провели очень хорошо. «Сильва» просто прелесть, мы были очень довольны. Миша преподнёс мне духи и две розы, после чего остался без гроша. … Наташку я купала два жарких дня по 2 раза. У неё вылез зуб. В лежачем положении она почти не бывает ― играет в игрушки сидя. Как-то Женечка? Как насморк? Поцелуй его от меня и от Миши. Принимаешь ли ты свои лекарства?
Мы сделали перестановку в комнате, стало так хорошо и свободно. Кася заходит ко мне после школы каждый день, спасибо ей! Ну, мамочка, целую тебя крепко, желаю, чтобы всё у вас там, по возможности, было спокойно и благополучно. Миша шлёт привет. Таня.
ПРИПИСКА.
3 часа дня. Милая мамочка! Когда моё письмо дойдёт, вы уже, наверное, будете знать, что началась война. Как хорошо, что вы выехали! Всё-таки там спокойнее! Миша, может быть, сможет взять отпуск на 2-3 дня (если его сегодня-завтра не призовут) и тогда приедет к тебе поговорить обо всём. Целуем крепко тебя и Женика.
Мама с Наташей. Снимок сделан 22 июня 1941
◊
СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА
Краснознам. ансамбль песни и пляски Кр. Армии – Запись 1943г
Слушайте, если хотите
◊
1941
◊
Т.Ю. КОРОБЬИНА
«НАЧАЛО ВОЙНЫ И ЭВАКУАЦИИ»
ПЛАН ОЧЕРКА. Написан в 1975
1. 18/VI-41 г. ―7-я годовщина свадьбы ― сад «Эрмитаж». Мама с Женей в детском саду (по Казанской дороге).
2. 22 /VI-41 г. ― НАЧАЛО ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. Выступление Молотова по радио ― услышали с середины: «…бомбили наши города…». Вечером ― у Скородумовых в Колобовском пер. Фотографировали Наташу (см. фото).
3. Затемнение.
4. 24 /VI-41 г. ―Поездка Миши в детский сад к маме и Жене
5. 3 /VII-41 г. ― выступление Сталина по радио: «Братья и сестры…».
6. Миша отвёз нас с Наткой в детский сад к маме. Сколько мы там прожили? ― Не помню.
7. У Хощановых ― после возвращения Коли из Минска. Его рассказ о бомбёжке Минска и бегстве людей в леса.
8. Первые бомбёжки, две ночи в бомбоубежищах: 1) в подвале большого дома на углу Лихова пер.; 2) в подвале недостроенного дома (теперь ― театр Кукол).
9. Мама назначена врачом в Детский Комбинат Наркомзема. Я с детьми еду с ней, Геня (няня Жени) едет с нами ― санитаркой. Миша ещё дома.
10. Подготовка к эвакуации.
11. 22-23 / VII-41 г ОТЪЕЗД ― отплытие на пароходе из Южного порта в Плёс.
Провожали нас Миша и дядя Боря. На этом кончилась прежняя жизнь.
12. При отплытии ― воздушный бой. Немецкий самолет был сбит и загорелся в воздухе.
◊
Примечание. В 1975 году я попросила маму (Т.Ю. Коробьину) написать для домашнего журнала «Летучая мышь» свои воспоминания о жизни нашей семьи в эвакуации. Она согласилась и составила план своего очерка, но, в конце концов, она так ничего и не написала. Сказала мне, что ей всё это слишком тяжело вспоминать. Итак, воспоминаний нет, но свидетельства очевидцев сохранились в дневниках и письмах. В первые же месяцы войны наша семья (как и многие другие) была разбросана в разные концы страны. Одни воевали на разных фронтах, другие были эвакуированы в разные города, а кто-то находился в разных лагерях. Все они переписывались друг с другом, а некоторые вели дневники. В результате за 1941 ─ 1951 годы в домашнем архиве сохранились более 200 писем и 20 тетрадей с дневниками, авторами которых были несколько человек.
◊
СПИСОК ОСНОВНЫХ ДОКУМЕНТОВ
БЕЛЯВСКИЙ Борис Евг. ДНЕВНИК. Москва. 1941 ─ 1947. 10 тетради
Его же. ПИСЬМА сёстрам из Москвы.. 1941 ─ 1942. 30 писем
МЕЗЬКО Кс. Евг. ДНЕВНИКИ. 1941 года и за 1944 ─ 1947 (школа) 4 тетради
Её же. ПИСЬМА сестре Н.Е. Коробьиной. 1942 ─ весна 1944. 30 писем
КОРОБЬИНА Н.Е. ДНЕВНИК. 1944 ─ 1951. Москва. 5 тетрадей
Её же. ПИСЬМА сестре К.Е. Мезько. 1942 ─ 1944 из Татарии. 40 писем
КОРОБЬИНА Т.Ю. ПИСЬМА К.Е. Мезько. 1941 ─ 1944 из Татарии. 10 писем
МИХАЙЛОВ М.М.(отец). ПИСЬМА с фронта Н.Е. Коробьиной. 1942-1946 9 писем
КОРОБЬИН Юрий (дед). ПИСЬМА из лагерей Н.Е. Коробьиной. 1942-1951. 30 писем
Приведенные в Летописце Письма художника М.К. СОКОЛОВА за 1940 ─ 1945 на сайте приведены в разделе Картинная Галерея. Приведены также фотографии и выдержки из документов, опубликованных в книге «Москва Прифронтовая» (2007, далее в ссылках «МП» и номер документа) и из книги «Хранить вечно» (1975), посвящённой деятельности разведгруппы в тылу врага, где радистом был школьный друг мамы М.Н. Емельянов.
◊
ПЕРВЫЕ ДНИ, ПЕРВЫЕ БОМБЁЖКИ
ВЫВОЗ ДЕТЕЙ ИЗ МОСКВЫ
◊
Из дневника Б.Е. БЕЛЯВСКОГО
(запись сделана в октябре 1941 года)
ПЕРВАЯ ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА (учебная)
◊
В ночь с 23 июня на 24-е (под утро) я проснулся от звуков завывающих сирен. С трудом я понял, что это означает воздушную тревогу, что фашисты совершили налёт на Москву. Не скрою, что я этим был подавлен. Я представлял себе, как за тысячу километров [от нас] немцы подготовили налёт, и вот они уже здесь, над нами, и сейчас, может быть, сию минуту, сбросят на нас бомбы.
У нас, на 6-м этаже, все уже встали и, нервничая, ходили по коридору, не зная, что делать. Касеньки не было дома, она ночевала в школе. Я тоже вышел в коридор, а затем решил спуститься вниз. Выйдя во двор, я увидел в небе разрывы наших снарядов, но вражеских самолётов не было видно. У ворот стояли дежурные. Они предложили мне немедленно идти в бомбоубежище. Я пошёл в соседний дом, так как у нас убежища ещё не было. Просидев там с полчаса, я возвратился к себе во двор.
Наконец, дали отбой, и я сейчас же побежал, чтобы узнать, что с Касенькой. Встретил её по дороге. Она, так же, как и я, была очень взволнована. Никто ничего не знал: сколько было самолётов, сброшены ли бомбы и были ли разрушения. В 8 час. утра я был у Ас. Мы крепко обнялись с ней и начали рассказывать друг другу о своих впечатлениях. Нервная система была потрясена. Я внутренне вздрагивал от каждого автомобильного гудка, мне казалось, что снова начинается тревога. В таком состоянии я был до 2-х часов дня, когда появились газеты с извещением штаба ПВО о том, что это была учебная тревога. По прочтении этого извещения я сразу успокоился. После этой первой тревоги много раз объявляли тревоги и ночью, и днём. Однажды дневная тревога застала меня в бане. К счастью, я уже одевался. Однако во время этих тревог никто немецких самолётов не видел, и бомбы не сбрасывались.
◊
Из плана Т.Ю. (1975)
3. Затемнение. 4. 24 /VI-41 г. ― Поездка Миши в детский сад к маме и Жене
24/VI – 41. ПИСЬМО Т.Ю. (отправленное с Мишей в Малаховку).
Сейчас 1 час. 30 мин. ночи. Милая мамочка! Миша тебе всё подробно расскажет, а я напишу немного.… Вчера, сейчас же после речи Молотова, не успело ещё и часу пройти, наставились громадные очереди, так что даже булочные были опустошены. Но сегодня это безобразие уже ликвидировано. Кася вторые сутки сидит в школе, там и ночует. Они сдают здание военкомату, и пока не сдадут, не имеют права уйти. … В поликлинике мне не у кого было узнать специально про ваш сад, но говорят, что даже и ещё будут вывозить [за город] детские сады и лагеря. Вокруг уже многих призвали. Мы с Мишей ждём всё время, что и за ним придут. … Вот, хоть и ждали всё время войны, а всё равно, как обухом по голове! Вчера все, кого я ни встречала, ходили с головной болью. Газета ― только «Вечёрка». У нас вчера, конечно, перебывала масса народу, в том числе, Кася и Леночка Танненберг. И сами мы успели сходить к Скородумовым и снять там Наташу [см. фото]. Ну, мамочка, целую крепко тебя и Женика. Как мне вас обоих хочется видеть! Как тоскливо мне будет одной с Наташей, когда Миша уёдёт!
◊
25-26 / VI – 41. ПИСЬМО Н.Е. Коробиной из Малаховки ― Тане в Москву
Дорогие мои Танюша и Миша, вы оба, конечно, понимаете, что я, как и все, ни одной минуты сейчас не могу быть спокойна и всё время обдумываю, что сделать, чтобы быть вместе с Таней. Иначе, боюсь, что мы с Жеником надолго окажемся отрезанными. У нас две руководительницы, комсомолки, подают заявление идти на фронт добровольцами в Кр. Армию. Таня, ты бы могла приехать сюда с Наташей и устроиться в детсад на работу.
…Сегодня вечером у нас собрание. Есть распоряжение о детях ― совсем не раздевать их на ночь. Вы ничего не пишете о нашем Боре. Устроился ли он на работу или нет. Есть ли какие-нибудь известия о Борисе Михайловиче [брат отца]? Вы хоть знаете все первые новости, а мы питаемся слухами, причем самыми разноречивыми. … Я волнуюсь, что тебе придётся отбывать какую-нибудь повинность, как и всем, кто сейчас без работы. Как же тогда Наташа? Куда же назначат Касю? Как она, бедная, волнуется. Спасибо ей, правда, что не забывает тебя. А бедная Елена ― недолго ей пришлось пожить с мужем.
Примечание. Судя по письмам, в те дни никто не знал «первые новости», все «питались разноречивыми слухами». Главное, никто не представлял масштабы бедствия и не предполагал, что оно продлится так долго. Думали, что война к осени закончится.
Из плана Т.Ю. (1975)
5. 3 /VII-41 г. ― выступление Сталина по радио: «Братья и сестры…».
.
27-28/VI–41. ПИСЬМО от Т.Ю. КОРОБЬИНОЙ ― Н.Е. КОРОБЬИНОЙ
Милая мамочка! Миша приехать к тебе не сможет, так как теперь право проезда в пригородных поездах имеют только те, кто живет там, но работает в Москве. Да и вообще, будет ли он ещё в воскресенье дома? У нас тоска, все, как пришибленные. С сегодняшнего дня нельзя выходить на улицу позже 12 часов ночи и до 4-х часов утра. Кася всё ещё не сдала школу, хорошо хоть, что ночует жома. А когда сдаст, то боится, что останется без работы.
Вчера приехал Борис [Михайлов]; на днях, по-видимому, уедет на фронт. Была открытка от Алёши [сын Б.Е. Белявского]. Он настроен бодро, пишет: «Интересно, что будет дальше». Нина [его невеста, Н.А. Сапунова] получила от него телеграмму, что он переехал в какое-то место (я забыла, куда), километров за 75 от границы. Неужели у вас нет радио? Немцы не идут дальше границы, их всё время отбивают, но против нас выступили Финляндия, Румыния и Венгрия. Коля Хощанов [артист] был с театром в Минске, выехал оттуда 24-го, и до сих пор его всё ещё нет.
Из плана Т.Ю.(1975): 7. У Хощановых ― после возвращения Коли из Минска. Его рассказ о бомбёжке Минска и бегстве людей в леса.
◊
ВСТАВКА.
ССЫЛКА. – http://wap.zhistory.borda.ru/?1-4-0-00000002-000-10001-0
Закорецкий: http://militera.lib.ru/research/bunich1/16.html
НАЧАЛО ВОЙНЫ. Полтора миллиона человек перешли к немцам с оружием в руках. ….. Два миллиона человек сдались в плен, бросив оружие. 500 тысяч человек были захвачены в плен при различных обстоятельствах. 1 миллион человек откровенно дезертировали (из них 657354 человека было выловлено, 10200 — расстреляно, остальные исчезли без следа). 800 тысяч человек были убиты и ранены.
Примерно миллион человек рассеялся по лесам. Оставшиеся (от почти 8 миллионов) 980 тысяч в панике откатывались на восток. Таково было положение на сентябрь 1941 года. И именно в этом заключается самая большая тайна военной катастрофы 1941-го года. В вихре небывалого водоворота бесследно исчезали целые полки, дивизии и даже корпуса. Пропадали без вести целые эскадрильи.
Без вести пропали 20 генералов и 182432 офицера различных рангов. 106 генералов, включая нескольких командующих армиями, оказались в плену.
◊
СОВЕТСКИЕ ТАНКИ ПЕРЕД ВОЙНОЙ
Западный Особый военный округ
Ссылка:– http://www.soldat.ru/doc/dis/zap/t10f.html
◊
ТАНКОДРОМ В КРАСНОМ УРОЧИЩЕ
Ссылка: http://www.sb.by/article.php?articleID=49807
В 1930–е годы в 7 километрах от центра Минска, в районе деревень Красное Урочище и Большой Тростенец, был расположен танковый полигон. Здесь дислоцировали свежее сформированную 26–ю танковую дивизию, которая в Западном Особом военном округе вошла в состав 20–го механизированного корпуса.
Танкист, дважды Герой, Маршал Советского Союза Иван Игнатьевич Якубовский, в начале войны служил на полигоне в Красном Урочище. В своих воспоминаниях «Земля в огне» онрассказал о первом и малоизвестном сражении с фашистами танковой части в центре Минска 26 июня 1941 года. В результате танкисты Красной Армии вывели из строя свыше 50 немецких танков. Прорвавшийся в город батальон 17–й танковой дивизии Вермахта был уничтожен полностью.
◊
Примечание. Историей танкового полигона в Красном Урочище я заинтересовалась потому, что отец моего друга, Бориса, Федор Иванович Левин, был танкистом и до войны служил на этом полигоне, а их семья жила в военном городке. Борису было тогда 5 лет, и на всю жизнь он запомнил, что им пришлось пережить в первые дни войны. Его рассказ я записала в 2008 году. Привожу здесь краткие сведения о его отце и его рассказ..
◊
ЛЕВИН Федор Иванович (1907 – 1990) — танкист, гвардии–полковник. Казак. Родился в станице Тихорецкой. В 1928 году призван в Красную армию, окончил танковое училище и стал кадровым военным. Служил в Одессе. Там женился на дочери кубанского казака-атамана Варваре Чирва (1908 – 1991). Служил в Белорусском Военном округе. Сначала в городе Борисове, затем в звании старшего лейтенанта – в 26-й танковой дивизии на танкодроме в Красном Урочище.
С 1941 по 1944 год Ф.И. Левин служил в действующей армии. Потом в штабе в Москве.
Летом 1942 года Ф.И. Левин участвовал в штабной разработке по организации коридора для вывода частей 2–й ударной Армии, попавшей в окружение в так называемом Любаньском выступе.Об этом см. ниже, 1942. «Любаньская операция. Предательство генерала А. Власова»
◊
ЭВАКУАЦИЯ СЕМЕЙ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ
Рассказ сына Ф.И. Левина, Бориса Левина в 2008.
Отец был танкистом и служил в Белорусском военном округе, сначала в городе Борисове. Помню, он рассказывал, как водил танки под водой. Ещё он говорил, что однажды его вызвали в НКВД и предложили оговорить своего командира, но он отказался. Однако его не арестовали и отпустили. К 1936 году отца перевели на новый танкодром, расположенный недалеко от Минска в Красном Урочище, где мы с Ларой и родились. У нас была квартира, две или три комнаты. Из них одна — детская. Отец дома почти не бывал. Мать работала учительницей в школе и водила нас в детский сад. Когда началась война, мне было 5 лет, а Ларисе всего 3 года.
Помню, я уже знал, что война. И вот, возвращаясь из детского сада, мы шли вдоль не высокой лесопосадки. Стояли и смотрели, как низко, задевая ветки деревьев, летит самолет с крестами на крыльях, а сзади летит второй, со звездами. Наш истребитель его догнал и как врезал фашисту в задницу. И тот задымился и рухнул. Здорово он его срезал! Так он его шарахнул — до сих пор сердце радуется.
На следующий день я пошел в детский сад один. Вдруг во дворе увидел мать. Спрашиваю её: «Ты что?». Она говорит: «Я боюсь, вы без меня уедете». Немцы уже входили. Приехали грузовики, и нам сказали: «Садитесь, срочно уезжаем отсюда». Отца не было — он был где–то в части. Никаких вещей брать не велели. Схватили кое-что из одежды, что под рукой было, даже документы не взяли. Поэтому мы оказались без метрик, и потом возраст нам определяли по волосам. Всех детей с матерями, погрузили в несколько грузовиков и повезли к эшелону.
Вагоны — телятники с лавками. Набиты битком, так что сесть негде. Предыдущий эшелон фашисты бомбили и разнесли в клочья. Один раз и нас тоже бомбили, но нам повезло, пронесло. Я постелил над собой газету — прятался от бомб. Все смеялись. Отбегали от поезда метров на сто, ложились за кочки — пережидали.
Очень, очень долго добирались до Омска. Оттуда нас направили в деревни Спирановка и Андреевка, распределили по домам местных жителей. У меня от Сибири самое омерзительное впечатление. Это что–то! До чего же жадный народ. Чувство голода было постоянным. Весной собирали промёрзлую картошку — «синенькие». Сидим голодные, на столе нет ничего, даже хлеба не помню, а в шкафу у хозяев – полно булок. Один раз мать взяла у них одну булку и дала нам с Ларкой. [Тут Борис заплакал – НМ]. Мать работала учительницей в местной школе.
Однажды мать стояла — крепила крючки на стене, а я смотрел в окно. Вижу, к дому идет военный. Я говорю: «Мать, смотри!» Это отец приехал за нами. И поехали оттуда.
Шел 1944 год, его отозвали с фронта работать в штабе, в Москве.
Примечание. После войны в Красном Урочище началось строительство завода большегрузных автомобилей. И 7 ноября 1947 года, первые пять самосвалов МАЗ-205 проехали по праздничным улицам.
◊
◊
ЭВАКУАЦИЯ ДЕТЕЙ ИЗ МОСКВЫ
◊
1941 г. “Любимый город”. Исп. Поль Робсон
Эту песню многие пели всю войну. Но я помню с детства, как её пел Пол Робсон.
◊
ОТЪЕЗД К.Е. МЕЗЬКО С ДЕТСКИМ ИНТЕРНАТОМ
◊
8 июля 1941. ПИСЬМО К.Е. МЕЗЬКО ― сестре Н.Е. КОРОБИНОЙ в Малаховку
Нинуша, итак, я тоже уезжаю. Страшной болью разоряю свою любимую комнату, не хочу верить, что навсегда. Неужели мы не увидимся? Неужели всё кончено? Неужели конец? Где мой Юра? Где мальчик мой? Как хочется верить, что всё это пройдёт, как тяжкий жуткий сон! Мы снова вернёмся к нормальной жизни. Женя, Наташенька, Танюша, Ниночка, родные мои, хочется сказать «до свидания», а рвётся с языка «прощайте»! … Тяжело кончается жизнь. …
Завтра 9 /VII ― третья годовщина смерти Кости. Скоро год, как 9 – X― уехал от меня мой мальчик. И вот, 9 – VII ― уезжаю я. Куда?
Вчера была у тёти Маши. Так рада, что повидалась с ней. Какая она стойкая … Грустно было прощаться с ней. Хоть бы Вера взяла её к себе. Я устала до ужаса. Вот уже третья неделя, как я почти не сплю. Нервы в ужасном состоянии. И вот я еду … еду на трудную работу с детьми. Крепко, крепко целую вас, мои родные. Мои мысли, думы, мечты ―с вами. К. Мезько.
◊
Примечание. С 1934 года К.Е. Мезько была директором неполной средней школы №197 Коминтерновского района (Каретный ряд, 2). Школу закрыли, её с должности директора уволили. Учащихся нескольких школ Коминтерновского района (500 детей) вместе с учителями отправили из Москвы в Рязанскую область. Там были организованы детские интернаты и назначены новые директоры. Учителя стали исполнять обязанности нянек и уборщиц. Им помогали несколько родительниц.
◊
Из плана Т.Ю. (1975)
8. Первые бомбёжки, две ночи в бомбоубежищах: 1) в подвале большого дома на углу Лихова пер.; 2) в подвале недостроенного дома (теперь ― театр Кукол).
9. Мама назначена врачом в Детский Комбинат Наркомзема. Я с детьми еду с ней, Геня (Женина няня)тоже едет ― санитаркой. Миша ещё дома.
10. Подготовка к эвакуации.
11. 22-23 / VII-41 г ОТЪЕЗД ― отплытие на пароходе из Южного порта в Плёс.
Провожали нас Миша и дядя Боря. На этом кончилась прежняя жизнь.
12. При отплытии ― воздушный бой. Немецкий самолет был сбит и загорелся в воздухе.
◊
ОТЪЕЗД Н.Е. КОРОБЬИНОЙ С ДЕТСКИМ САДОМ
Из Дневника Б.Е. БЕЛЯВСКОГО. Запись 1 декабря 1941
… Но вот наступил вечер 22 июля. Дело происходило так. В этот день я зашёл проститься с Ниной и Танюшей, так как они с детьми и с детским садом эвакуировались из Москвы на Волгу, близ Костромы. Нины я не застал, а Таня собиралась ехать со своими ребятами и няней в школу, чтобы оттуда на автомобиле ехать на пристань, так как они уезжали на пароходе. Я поехал с ними, так как хотел повидать Ниношу, а, кроме того, помочь везти вещи: Миша не мог ехать, потому что у него болела нога. Не без труда мы попали со всеми вещами в трамвай, но наше продвижение на углу Безбожного пер. и 1-й Мещанской улицы было прервано воздушной тревогой. Мы уже привыкли к таким тревогам, поэтому спокойно сошли с трамвая и пошли в ближайшее убежище. Впрочем, Танюша нервничала, она плохо переносила тревоги.
Примечание. Ещё бы ей было не нервничать! На одной руке она несла 6-месячную дочь, а за другую руку держался её 6-летний сын ― Н.М.
По окончании тревоги мы пошли дальше пешком. Придя на место, мы узнали, что Ниноша уже уехала с детьми на пристань. Я попрощался с Танюшей и пошёл к Асеньке. Однако они в тот день не уехали. Часов в 6 вечера Нина зашла к Ас. и сообщила, что они уедут в 6 часов утра на следующий день., то есть 23/VII. Нина просила меня прийти переночевать к ним с тем, чтобы утром помочь им при отъезде. В 9 вечера я пришёл к ним. Сели пить чай и закусить. Ниночка даже достала мне рюмочку водки, и мы мирно сидели у стола. Решили идти в убежище, если начнётся сильная и близкая стрельба.
[Б.Е. не упоминает о Мише, но мама написала, что он тоже нас провожал. ― Н.М. ]
В это время по радио взволнованным голосом предложили немедленно укрыться в убежищах, и начались выстрелы, быстро к нам приближающиеся. Решили идти. Разбудили и одели детей и пошли, но при выходе на крыльцо невольно остановились.
Картина жуткая, но по красоте незабываемая. Всё вокруг гремело от выстрелов зениток и пулемётов, и было светло от сброшенных немцами ракет, от разрывов снарядов, от трассирующих пуль. Казалось, что сейчас небо на тебя свалится. Женя, бедный мальчик, очень испугался, закричал, что он боится, что он не пойдёт. А [в убежище] нужно было пройти через двор. Всё же пошли, благополучно дошли до убежища и просидели там до 4-х часов утра, до отбоя. Когда вышли, было совсем светло. В нескольких местах виднелись пожары.
Мы напились чаю и отправились на пристань. По дороге видели следы налёта. Горели некоторые дома (например, дом у малого Каменного моста). На мостовой во многих местах виднелись следы зажигательных бомб. Фугасных бомб было сброшено мало. Одна из них была сброшена на мостовую недалеко от Манежа, ближе к въезду на Красную площадь. Оказывается, летело около 200 самолётов. Большая часть была рассеяна на подступах к городу, и только 18 самолётов прорвались в город. С этой ночи начались ежедневные налёты. В течение многих ночей подряд немцы не давали нам покоя. Теперь мы привыкли к налётам, и объявление тревоги, и гудки сирен не производят впечатления. Все продолжают заниматься своими делами днём, или спят, если тревога ночная. Убежища пустуют.
◊
ВСТАВКА. Из дневника П.Н. Миллера, ученого секретаря Комиссии по изучению истории Москвы. Он отмечал все воздушные тревоги и разрушения во время бомбёжек. «МП», № 66, стр. 147..
22/VII. Вторник. […]
Вчера в месячный «юбилей» войны немец устроил налёт на Москву. Восьмая воздушная тревога в Москве и первая бомбёжка Москвы. Начало в 10 часов 10 минут вечера, конец ― после 4 часов утра, иначе говоря, шестичасовая бомбёжка. В наш дом попали две зажигательные бомбы. Загоревшийся чердак был потушен в 10-15 минут. Действовали зенитки, пулемёты, но не авиация. Из 200 машин в Москву прорвались с десяток, бомбы потрясающей силы. Были пожары, есть человеческие жертвы. Впечатление потрясающее, утомительное и расшатывающее всю нервную систему. … В 10 часов 15 минут вторая бомбежка Москвы, до 3 часов 30 минут утра.
23/VIII. [… ]. Официальные итоги налётов на Москву за месяц, с 22/VII. Налётов было 23 (тревог больше). Жертвы: Боткинская и Филатовская (детская) больницы, две поликлиники, три детских сада, театр Вахтангова, жилые здания (в том числе, старые деревянные особняки), мелкие предприятия.
За один месяц в Москве от немецких бомбёжек пострадали
около 20 000 мирных жителя: убито 736, тяжело ранено 14444, легко ранено 2069.
Не помню, сколько людей было убито за 5 дней массированных бомбёжек Дрездена американцами и англичанами в 1945 году.
За 5 мин. от атомной бомбы США 6 августа 1945 в Нагасаки погибли 134 000 человек.
◊
О ПРЕБЫВАНИИ В ПЛЁСЕ
◊
С 27 июля по 27 октября 1941 (два месяца)
ДЕТСКИЙ КОМБИНАТ НАРКОМЗЕМа состоял: из детского сада и яслей, Пароход прибыл в Плёс 27 июля. Детсад (215 детей) разместили в 2,5 км от Плёса, в Миловке; там бабушка работала врачом. Она взяла с собой Женю, а мама осталась со мной в Плёсе, жила в общежитии, брала питание для меня в яслях и прикармливала сама.
◊
15/VIII – 41. ПИСЬМО Н.Е. КОРОБЬИНОЙ из Плёса ― К.Е. МЕЗЬКО
Учхоз Миловка. Касюша, родная моя, дорогая моя, какое счастье, что от тебя пришла весточка. Сегодня Таня передала мне твою открытку от 10-го августа, из которой я узнала твой новый адрес. Ты была в Москве и не видела Миши. Как это случилось?
Женичкупочти не вижу и очень за него волнуюсь, потому что у нас повальная корь. Работу начинаю в 6 час. утра, иначе поспеть нельзя. Вчера я увезла в Плёс 12 человек коревых [т.е. больных корью]. Вечером работаем без света. Работаю, можно сказать, «за хлеб», то есть за питание своё, Женино и Наташино, так как зарплаты пока не получаю. Ко всему этому я была готова… Не понимаю только, как я могла не предвидеть нашего долгого пребывания [вне Москвы], и сама не отобрала нужных вещей. К счастью, у Женички ещё есть всё, (правда, кроме шубки), но у Наташи нет ничего, и я сама тоже не взяла тёплых платьев, так как укладывалась ведь не я. Мы с Таней не взяли никаких запасов сладкого для детей, и теперь безо всего.
Ты, наверное, слышала об этом дне, вернее, ночи, по радио. Борю я нашла, и он меня и Таничку провожал. Я была, как во сне, и плохо всё помню. В тот день нам так и не дали зарплату из поликлиники, и теперь у нас нет денег, потому что я взяла всего 120 руб.
◊
СЕНТЯБРЬ 1941
21.9.41. ПИСЬМО Б.Е. БЕЛЯВСКОГО ― сестре К.Е. МЕЗЬКО в дер. Волосовку, Разанской обл. Послано с оказией, через сотрудницу К.Е., приезжавшую в Москву
Касенька, дорогая сестра моя. …Сегодня я собирался пойти к Нат. Вл., чтобы узнать от неё о вашем житье-бытье, но утром, я только что встал, побрился, напился чаю, как в комнату вошёл …Алёша [сын], а с ним его сослуживец-лейтенант, политрук. Я уже писал тебе, что Алёша расписался с Ниной за 1 день до своего отъезда. Жаль, что тебя здесь в это время не было. Всё же ведь это единственный (надеюсь) такой торжественный случай в их жизни.
«Тары да бары, хорош табачок» (как говорил папа), время незаметно подошло к 3 часам дня. Короче говоря, когда я попал к Н.Вл., то не застал её дома. Но она, оказывается, уезжает во вторник, так что я ещё успею с ней переслать тебе кое-что из того, что ты просила. Касенька, к величайшей моей досаде и огорчению, не все твои поручения я смогу выполнить. Я вряд ли смогу прислать тебе конфет или сахару. Их в Москве сейчас нет. Постараюсь достать какого-нибудь варенья. Чай, хлеб и колбасу пришлю.
Течение нашей жизни на 6-м этаже довольно вялое. Все наши соседи-педагоги ходят под знаком сокращения, и это, конечно, сказывается на настроении. …И.Г. Меленчук числится в запасе. Он предполагает, что его пошлют на картошку. Говорят, что ребят старших классов посылают для этой цели в колхозы. … Я, Касенька, до сих пор без работы. Мне как-то не везёт. На той неделе я встретил на Сретенке своего бывшего сослуживца по Торгбанку. Узнав, что я без работы, он обещал обязательно меня устроить на днях. Но, зайдя к нему на работу, чтобы узнать о результатах его хлопот, я узнал, что за два дня до моего прихода его выселили в числе других немцев, как говорят, в Караганду. Немцев ведь всех из Москвы туда выселили.
Вот и лопнули мои самые верные надежды на получение работы. На днях Ник. Ив. предложил мне поступить на работу завхозом в их школу. Ну, какой же я завхоз, подумай! На это я не рискнул пойти, хотя теперь думаю, что, быть может, сделал ошибку и разыгрываю роль разборчивой невесты. Завтра снова пойду по своим приятелям из Торгбанка, может, помогут…
В отношении налётов у нас относительно спокойно. Я отношусь к налётам спокойно, но рёв сирены всегда и до сих пор действует мне на нервы. В ночь с 19 на 20-е, была тревога, и мы спускались в убежище. Пальба такая, что вспомнились первые дни налётов. Настоящий фейерверк. Из газет же ты знаешь, что в Москву прорвался лишь 1 фашистский самолёт.
Фил. Вен. предложили ехать в Челябинск для научных работ, но они с Ас. отказались, так как Ф.В. находит, что это морально недопустимо. … Только что из Лопасни вернулся Ник.Ив. У него там сестра. За один день он набрал там полную корзину грибов, из них половину белых. Мне даже завидно стало, что я и высказал. И Ник. Ив. обещал взять меня с собой на неделе.
Вот видишь, Касенька, несмотря ни на какие события, я отчасти питаюсь такими мелкими интересами и живу такими мелкими радостями и надеждами. Но такова, по-видимому, природа человека. Вот и Алёша говорит, что они там, в действующей армии, мало думают о грандиозности совершающегося, а живут и заняты мелочами, о них, главным образом, думают. Пожалуй, если бы было не так, то можно бы было от всего с ума сойти. Ах, Касенька, когда же наступит время, что мы расклеим окна [заклеенные ради затемнения бумагой], соберёмся в твоей комнате, и весь кошмар, который давит сейчас, будет только в наших воспоминаниях. Верю, что это будет. Знаю только, что мы все будем не те, что были до 22/VI – 41 г.
Посылаю письмо Юраши, которое получил сегодня утром. Чудак наш Юраша! Он даже как будто сердится, что мы не пишем подробностей, и никак не хочет понять, что мы не можем исполнить его желание. Крепко тебя обнимаю. Будь здорова и по возможности бодра. Борис.
◊
ПОЧТОВАЯ КАРТОЧКА
Куда: Донбасской ж.-д. ст. Гагарино, Ряз. обл. Чапаевский р-н, дер. Волосовка, Лагерь 197-й шк.
Кому: Кс. Евг. Мезько
Адрес отправителя: Москва, Садово-Сухаревская ул., д.16, кв. 13. Б.Е. Белявский
25. 9. 41. Касенька, дорогая, здравствуй. У нас всё благополучно. Алёшенька ещё здесь. Завтра уезжает. Алёшина жена Нина. Она получила от нашей Нины поздравительную телеграмму. Значит, она и Танюша с детьми на том же месте, так как я писал ей [о том, что они расписались] по старому адресу [то есть в г. Плёс, Ивановской обл.]. Таниного Мишу, оказывается, ещё не призвали, и он находится в Москве. Алёша несколько раз его видел. Но застать его дома невозможно, и этим он ввёл меня в заблуждение. Целую. Б.
◊
ОКТЯБРЬ 1941
ТРИ ПИСЬМА Б.Е. БЕЛЯВСКОГО ― К.Е. МЕЗЬКО в д. Волосовку, Разанской обл.
Письма посланы не по почте, а с оказией, через сотрудницу К.Е., приезжавшую в Москву
◊
6.10.41.
Дорогая Касенька. Это письмо я, к сожалению, принужден начать с довольно неприятных известий по квартирному вопросу. На днях у нас взяли паспорта для прописки, и вновь прописаны были лишь те, кто в данное время здесь живет. Завхоз сказала, что те комнаты, в которых никто не живёт, могут быть заняты, а по приезде уехавших [эвакуированных] жильцов, они будут, безусловно, обеспечены квартирами, но, весьма вероятно, не на 6-м этаже. Я сказал ей, что ты не эвакуирована, а находишься в командировке, что твой сын в армии. Но это на неё нисколько не подействовало. Равнодушно взглянув на твоё удостоверение, она только сказала, что командировка, продолжающаяся свыше 2-х недель, уже не командировка, поэтому, если понадобится, то комната твоя будет занята. Сегодня утром уже заняли комнату Елизаветы Владимировны, хотя она на свою комнату получила бронь, и комната была запечатана.
… Ко всем трудностям, огорчениям и тяжёлым временам прибавляется ещё одно беспокойство. И вот, Касенька, является вопрос: не следует ли тебе попытаться вернуться в Москву? Я зачислен на работу в специальную мастерскую по выделке шин (металлических, применяемых при переломах). Как мне говорят, работа сдельная, и я буду зарабатывать рублей 500 в месяц. Если даже ты не получишь здесь работы, то всё же у тебя есть пенсия, и у нас с тобой будет тот минимум, на который можно прожить, имея карточки. В крайнем случае, ты сможешь, если захочешь, подрабатывать, став надомницей по шитью.
Все эти вопросы меня чрезвычайно волнуют, и я в ужасно подавленном настроении, особенно потому, что во всех этих практических делах я совсем беспомощен, а посоветоваться не с кем. Если ты решишь хлопотать о своём возвращении, то телеграфируй одно слово: «Приеду».
7.10-41. 1 час дня. Касенька, родная, сегодня утром, когда зашивал посылку для тебя, пришла гражданка с посылкой и письмом от тебя. Страшно тебе благодарен за заботу обо мне. Конечно, сделаю салат, как ты мне рекомендуешь, но я вспоминаю тебя, вернее, постоянно помню и думаю о тебе, и без салата. Твоё же письмо меня очень огорчило, вернее, настроение твоё. Боюсь, что моё предыдущее письмо ещё добавит тебе плохого настроения. Но, прежде всего, о фразе в письме Ниночки. Я понимаю эту фразу так: в случае, если наша армия отступит на восток за Рязанскую область, то ты будешь отрезана от Юры. Здесь есть два больших «но». Во-первых, отступит ли так далеко наша Красная армия? А во-вторых, оставят ли вас на месте и не эвакуируют ли дальше, в случае, если немцам временно удастся пробраться так далеко?
Мне кажется, почти невероятным, чтобы немцы пробрались так далеко, а также невероятным, чтобы вас оставили на месте, в случае занятия немцами Рязанской обл. То, что немцы залетают к вам близко, ещё ничего не доказывает. Им, конечно, важно разрушить наши коммуникации, разрушить дороги, чтобы затруднять перевозку всего необходимого в Москву и на Запад для армии. А 200-300 км для самолётов небольшое расстояние. Я понимаю ваше нервное состояние при объявлении тревоги. Но это пройдёт, как прошло у нас, живущих в Москве. Ведь почти не проходит ночи, чтобы мы не слышали вокруг оглушительных выстрелов зениток и орудий, даже без объявления тревоги.
И мне не раз приходилось возвращаться от Агнессы Влад. в то время, когда из окон троллейбуса [Значит, транспорт продолжал ходить!] можно наблюдать разрывы снарядов, а вокруг слышать грохот канонады. Конечно, при каждом налёте есть риск попасть под бомбу, но риск этот почти не превышает риска попасть под трамвай или автобус, или погибнуть от какого-нибудь несчастного случая. Думаю, Касенька, что бомбить вашу деревню у немцев нет оснований, и к вам бомба может попасть только случайно.
Примечание. Деревня Волосовка находится рядом со ст. Гагарино, бомбить которую у немцев «основания были». И они её уже бомбили 25 окт. (см. дневник), так что опасения были не напрасны.
Я понимаю, что эти мои доводы вряд ли успокоят вас, но уверен, что со временем ты согласишься с ними и будешь при налёте спать так же спокойно, как это делаю я, да и другие. Время и привычка ― величайшие врачеватели. … О положении на фронте ничего не могу сказать. Знаю только, что все, без исключения, возвращающиеся с фронта настроены хорошо, бодро и удивляются тому настроению, которое наблюдается в Москве и вообще в тылу. А если армия у нас с таким настроением, то значит, всё хорошо. Тыл же всегда склонен к худшим настроениям.
Кончаю письмо, так как уже 2 часа ночи. От всей души желаю тебе необходимого спокойствия душевного. Ничего, Касенька, не поделаешь, нужно примириться с многим тяжёлым, что было, есть и будет ещё. Ведь война же. А мы, по-моему, ещё должны быть благодарны судьбе: ведь наша семья относительно благополучна. Крепко тебя целую. Не падай духом, уверен, что доживём до лучших времён. Борис.
9.10. 1941. ПИСЬМО Б.Е. БЕЛЯВСКОГО ― К.Е. МЕЗЬКО в д. Волосовку, Рязанской обл. Третье письмо, посланное с той же оказией.
… Касенька, ты не волнуйся насчет комнаты и не придавай слишком большого значения двум моим письмам в посылке, так как они были написаны под влиянием разговора с завхозом. Если даже твою комнату займут, то ведь останется ещё моя. Неужели же, если мы останемся живы и перенесём весь ужас настоящего времени, неужели же мы не переживём дружно и чудесно в моей комнате. А теперь нужно как можно меньше волноваться, ведь нервы, и крепкие нервы, нужно иметь для другого. Я понимаю, конечно, как тебе трудно и без мысли о том, что ты можешь лишиться комнаты. Но, Касенька, ведь война же идёт, жесточайшая война из когда-либо бывших.
Переживая всё то, что мы переживаем, я всегда вспоминаю наших дорогих папу и маму.
Вспомни, что они пережили, а ведь они были постарше нас, к тому же совершенно неподготовленные к условиям, в которых им пришлось переживать свои последние годы.
Мы ведь всё-таки тренированные. А они? Когда я вспоминаю, что в 21-м году папа стал носить воду из колодца, рубить дрова, топить печи и пр. (притом пережив крах всех своих надежд и убеждений), а мама все последние годы не отходила от плиты, вместо покойной старости, то, право, наши лишения уже не кажутся мне такими страшными. Конечно, ты многое можешь мне возразить на это, но всё же всегда эти воспоминания и сравнения придают мне бодрости.
Сегодня с фронта опять неутешительные сведения. Оставлен Орел. Но дело не в том, что мы отдали те или иные города. Лишь бы сохранилась живая сила. Я тебе, кажется, писал, что на одном из докладов, на котором был Филипп Вен., докладчик сказал, что мы отступаем вовсе не из стратегических соображений, а только потому, что у нас в данное время меньше танков, аэропланов и пр. А это произошло потому, что немцы использовали огромные технические ресурсы Чехии и Бельгии, что предвидеть было невозможно. Теперь, особенно после Конференции, нужно ждать огромного пополнения техникой нашей Кр. Армии, и тогда будет разговор другой, потому что нет ведь храбрее русского солдата. Но необходимо время. Вероятно, переживём ещё много тяжелого. Но я, положа руку на сердце, с полной уверенностью думаю: победа будет за нами.
Только что получил письмо от Ниночки от 3 окт. [из Плёса]. Очевидно, ей очень трудно приходится. Бедная наша Норсинька. Ведь ко всему прочему, у Ниноши такой характер, что она вместо того, чтобы как-то облегчать жизнь, умеет как-то только усугублять для себя трудности. Касенька, дорогая, не падай духом. Мы ещё будем все вместе, ― кто, возмужавши, кто, постаревши, ― и эти дни лихолетья останутся только в воспоминаниях. Будь экономна, по возможности, в расходовании своих сил. Крепко обнимаю тебя. Твой брат.
◊
Примечание. Ещё раз напомню о цикличности переживаемых поколениями социальных катастроф. На самом деле, родители (первое поколение) пережили Революцию 1917 и разруху 20-х годов в том же возрасте (60 лет), что и их дети (второе поколение) во время ВОВ. Их внуки (третье поколение) пережили войну, разруху и голод 40-х в возрасте 30-ти лет. За редким исключением, они не застали Реставрацию капитализма, потому что умерли до 1990-го года. Зато «дети войны»(четвертое поколение) пережили разруху и голод во время Реставрации 1990-х в том же возрасте, в 60 лет, а праправнуки (пятое поколение) ― в возрасте 30-40, то есть в том же возрасте, в котором их прадеды пережили Революцию 1917 года.
◊
ДНЕВНИК К.Е. МЕЗЬКО
с 8 октября по 31 декабря 1941
◊
ПУТЬ ОТ РЯЗАНИ ДО ПЕРМИ (Молотов)
◊
◊
8 октября. В 6 часов, только что мы сели ужинать с мальчиками, из столовой прибежала Муся и шепотом сказала, что по радио объявлена тревога. Ребята продолжали ужинать и даже просили прибавку. .. Затем пришла С.П. и сообщила, что по распоряжению Герасимовой все должны быть одеты и готовы к выходу на улицу. Это несколько взволновало ребят. Оделись. В комнатах было абсолютно темно. Так сидели, прижавшись друг к другу. «Какая длинная тревога», повторяли ребята.… Отбой дали в 8 часов. Заснули довольно скоро.
9 октября. Ко времени обеда вернулась из штаба Ирина Ал. и сказала последние новости: бомбили железнодорожный путь возле Михайлова. Два вагона разбиты. Есть убитые и раненные. Сегодня передали о сдаче Орла. Бои идут возле Вязьмы и Брянска. Это ли не подступы к Москве? Стоит вопрос о нашей дальнейшей эвакуации. Куда? Приказ: быть наготове. Надо собрать все вещи ребят. Чем скорее, тем лучше.
10 октября. Итак, это решено. Мы уезжаем. Куда? Пока неизвестно. Вся наша подготовка к зиме, все планы воспитательной работы, всё рушилось, как карточный домик. События развёртываются с невероятной быстротой. Что ждет нас впереди? Что сумели мы дать ребятам, вверенным нам? Они нервничают, бедняжки. Когда дошёл до них слух, что мы уезжаем, все мальчики стали писать письма своим мамам. Надо собрать все свои силы, найти всю ласку, какая ещё есть в усталом сердце, и отдать этим нашим теперь детям.… Все они стали ближе и роднее от сознания, что только мы можем дать им то, чего они лишены вдали от матерей. И больше всего должна это сделать я. Ведь возле меня нет никого из моих дорогих сердцу [В интернате были дети некоторых воспитателей и родители нескольких детей].
11 октября. Весь день прошёл как-то встревоженно…. Ждали известий. Их не было. Не выходя из дома, приводила в порядок детские вещи. А в окна глядел морозный осенний день. Ярко сверкало солнце, и вдали всеми красками осени сверкал лес. Сжималось сердце от пролетавших вверху самолетов. Чьи они? Разглядеть было нельзя, а шум моторов был чужд… Неужели они, как хозяева, летают над нашими полями и делят между собой нашу землю?
… Ребята полны ожидания нового. Их интересуют сборы, перспектива нового, возможность не ходить в школу. Они несколько возбуждены, но, как и обычно, веселы. Мальчики ходили в баню. Девочек я мыла сама в своей комнате и очень устала. Вместе с вечерними сумерками в душу закрадывается тоска и тревога. Что день грядущий нам готовит? Все в неизвестности.
12 октября. Приехал [из Москвы] отец Бори Гладышенко. Вид очень растерянный и испуганный. Их завод экстренно эвакуируется. Судя по виду и настроению П.И., в Москве невесело. Боюсь, что там не до нас. По словам т. Гладышенко, вплоть до Михайлова [в 20 км от лагеря] сплошная бомбёжка поездов. Воинские части едут вместе с пассажирами. … Он забирает мальчика, но как они доедут?
13 октября. Сегодня сообщили, что Брянск взят. Москву сжимают с трёх сторон. По нашей жел.-дор. линии [Казанская] идёт вся эвакуация Москвы. Большая загрузка железнодорожного пути. Дождёмся ли мы своей очереди? Письма из Москвы принесли ряд новостей. В квартирах проводится регистрация и прописка всех живущих, а пустые комнаты, даже имеющие броню, занимаются. Мои документы никакой роли не сыграли. Теперь я и без семьи, и без комнаты. Москва для меня закрыта. Письма от З. Елиной заставляют напрягать все силы и работать, работать. Ведь дети поручены мне, мне доверено самое дорогое для матери…
14 октября. Всё уложено. До позднего вечера укладывали и зашивали тюки. Часть отправлена на станцию. Выезд неизвестен. Из Москвы идут эшелоны, переполненные людьми.
15 октября. Наши войска оставили Калинин. Вязьма взята. Идут жестокие бои под Калинином. В сердце тревога и страшная боль за родину, за Москву. Каждый день ― новая рана родине и каждому из нас, … каждому из нас…. Дадут ли нам состав? И когда? И куда? Никаких известий о нашем выезде. Вещи постепенно увозят. Продукты иссякают. Сделаны заготовки на дорогу. На станцию везут вещи всех лагерей. Уже третий день дети не ходят в школу. Рядом ужасный шум. Ребята играют, дерутся, кричат без перерыва! Под вечер С.П. принесла из штаба одеяла, платья для девочек, брюки и рубашки мальчикам.
16 октября. Если оглянуться в недалёкое прошлое и сравнить детский коллектив, который мы приняли в Волосовке, и то, что мы имеем сейчас, то всё же чувствуешь некоторое удовлетворение от результатов напряженной работы, проделанной за эти месяцы. Что, если можно было бы мечтать о том мгновении, когда мы передадим этих ребят живыми и здоровыми их отцам и матерям! … Ведь это будет величайшее счастье, которым оправдается всё, переживаемое здесь! … Но разве можно сейчас мечтать об этом?
Дневник этот я начала с сознанием, что в нём должна отражаться наша лагерная жизнь, вполне объективно. Теперь я чувствую, как много в нём личного. И это личное будет всё больше находить отражение. Ведь я отрезана от всех родных и близких. В лагере я единственная одиночка, держусь, пока есть силы, а заболею и стану жалким, ненужным инвалидом. Это очень страшно в современных условиях.
Ожесточенные бои идут под Калинином, под (вернее, за) Вязьмой. Враг на подступах к Москве, родной и любимой Москве… Весь день прошёл в напряжённом ожидании распоряжений об отъезде. Ребята изнывают от ничегонеделания. Ждут приезда заведующей РОНО Зарюкаевой. Она организует отъезд. Вечером пришёл парикмахер и при свете нашей скромной керосиновой лампы постриг и мальчиков, и девочек. Ночь прошла спокойно.
17 октября. С фронта сообщают о жестоких боях… С волнением ждём дальнейших известий. Из штаба ничего нового. «Говорят», что мы едем в Молотов (Пермь), что состав направляется, при этом, товарный. … Кто-то принёс письма без марок. Очевидно, оказия из Москвы, но кто, не знаю. В письмах З.Г. Елиной ко мне тревога, вскрывающая, что творится в Москве. Сразу стало ужасно жутко и тоскливо. Ходят страшные слухи. По большаку идут и идут войска. Где-то далеко бухают снаряды. Идёт бой. Уже усиленно говорят, что мы останемся.
◊
ВСТАВКА. СТИХИЙНОЕ БЕГСТВО ИЗ МОСКВЫ
Выдержки из статьи М. Орлова командира Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСВОН) НКВД М. Орлова «Фронт без линии огня», «ОМСВОН в обороне Москвы». Сборник. Изд-во “Московский рабочий” 1970 г. Цитировано по: «Хрестоматия по истории СССР».
◊
Фронт без линии огня
К 16 октября 1941 года положение на западном фронте ухудшилось ещё более. В сводках Совинформбюро замелькали названия населённых пунктов, которые считались уже пригородами столицы. Над Москвой нависла страшная опасность. В эти дни было принято решение эвакуировать из столицы ряд правительственных учреждений и промышленных предприятий. Эти меры, вполне естественные в создавшейся обстановке, всё же вызвали излишнюю нервозность, суетливость у менее устойчивой части населения города. 15 и 16 октября на Ярославском, Казанском и Курском вокзалах стали появляться толпы эвакуировавшихся. По шоссейным дорогам, ведущим на восток, мчались переполненные машины. Точно шакалы, почуяв наживу, стали вылезать из своих нор недобитые бывшие белогвардейцы, затаившиеся враги. Они спешили оказать услуги гестапо. В полутемных лестничных клетках, на дверях и стенах чьи-то руки выводили: «Здесь живут коммунисты». Обнаглевшие фашистские лазутчики сигнализировали немецким самолетам. В столице требовалось навести должный порядок и усилить её оборону.
19 октября 1941 года Москва была объявлена на осадном положении. … Приходилось считаться с возможностью прорыва вражеских войск в город.
21 октября войскам московского гарнизона было приказано приступить к созданию городского оборонительного рубежа, к постройке огневых точек и баррикад на площадях и улицах внутри города.
◊
ВСТАВКА. Из Дневника доктора П.Н. Миллера.
«МП», Часть 2, № 82, стр. 289-292
19/X. Бегут последние остатки евреев. Происходит какая-то «деевреизация» Москвы. Уехал главный доктор Боткинской больницы, и служащие избрали директором Очкина. Уехал Самосуд [дирижер], и актёры Большого театра избрали Голованова, и т.д, и т.д.
С 22 /X вводится осадное положение.
20 /X. Понедельник. Настроение жителей ужасающее: очереди за продуктами, больше всё за хлебом. Словно все ушли в заботу исключительно о питании. Никакого гражданского чувства. Очень напоминает конец 1917 года перед захватом власти большевиками.
24 /X. По Садовой-Каретной, на углу Каретного переулка сильнейшей бомбой разрушена внутренность дома (где керосиновая лавка). Стёкла выбиты во всех домах вплоть до Самотёки. Дома «визави» (бывший дом Музиль и дом, где была гимназия Ржевской) сильно пострадали, частью даже осели или облупились. Говорят много жертв, ибо обитатели не ходили в убежище. Анархия растёт в направлении к чужой «площади»: появляется и антисемитизм, пока не вырывающийся наружу, но заметный в неуловимых проявлениях (прим.64).
Примечание 64, стр. 629 («МП»):
НКВД СССР зафиксировал «рост проявлений антисемитизма в Москве» ещё раньше. В сентябре 1941 года Л.П. Берия подал И.В. Сталину докладную записку, в которой привёл ряд высказываний на эту тему.
Зам. нач. ОКС в Наркомсредмаше: «Я не хочу, чтобы в результате войны победителями оказались Англия и Америка, потому что в верхних слоях опять будут евреи, так как Америка ― еврейская страна, и она старается, чтобы в России господствовал еврейский капитал. Пусть лучше Россией владеет Германия и Гитлер»».
Инженер Главсредазстроя: «В 1939 году, вопреки желаниям евреев, наше правительство пошло по благоразумному пути и договорилось с Германией. Но евреи повели внутри страны агитацию против этого договора, срывали его выполнение со стороны СССР, подготавливая договор с Англией. В результате мы оказались в состоянии войны с Германией. Сделав своё гнусное дело, евреи теперь прячутся от войны, спасая свои шкуры, пользуясь для этого своими национально-кастовыми отношениями. Красная Армия готова любой ценой не допустить немцев на нашу территорию, но отстоять нашу страну от немцев ― это значит оставить её во власти евреев. «И что лучше?» ― сейчас задумывается каждый командир, солдат и каждый русский».
Бухгалтер Наркомата авиапрома: «Я не желаю и не буду защищать СССР, так как не чувствую его своей родиной. СССР не русская страна, а жидовская, и пусть они её защищают».
Профессор, пенсионер: «Я не только выключила радио, когда передавали еврейский митинг, но и сегодня из-за напечатания его в «Правде» не брала газеты в руки. Евреев нет на фронтах, все они сбежали и прибегут только тогда, когда всё будет спокойно. В городе масса возмущения, и больше всего ненависти к евреям вызвало их афиширование, что «СССР ― их родина», которое показало, что евреи захватили Россию. Их можно и нужно гнать».
◊
Примечание составителя Летописца: Сначала скажу о весьма распространённом мнении, будто «евреи прятались от войны, спасая свои шкуры». Это ― явная клевета. Процент евреев-фронтовиков не меньше, чем процент фронтовиков у других народов СССР, и многие из них погибли, защищая свою родину. Из десяти фронтовиков, с которыми я была знакома, трое были евреями (Э. Зеликман-танкист; Марк Зайончковский, В. Бирзович-пехота), и они воевали на фронте, а не прятались в тылу. Что касается нашей семьи и знакомых, то они крайне отрицательно относились к проявлениям бытового антисемитизма и потому болезненно воспринимали подобные разговоры.
Другое дело, высказанные этими людьми мнения о том, что война началась под влиянием сионистов, которые, как известно, от этой войны получили жирный «гешефт» в виде Палестины. Ещё через 50 лет Англия и США, действительно, расправились с Советским Союзом и денационализировали «землю, фабрики, заводы и пароходы». И теперь эти высказывания звучат вполне актуально в стране «победившего капитализма» под названием РФ. Интересно также, почему в условиях тоталитарного государства, ответственные работники не боялись говорить столь крамольные вещи? Это странно. Или «тоталитарность» была недостаточная?
◊
◊
ПИСЬМО от Б.Е. БЕЛЯВСКОГО из Москвы ― К.Е. МЕЗЬКО. [Хотя это письмо написано 20 декабря 1941, но я помещаю его здесь, потому что в нём описана обстановка в те дни октября, когда город охватила паника, и люди думали, что немцы вот-вот возьмут Москву].
20 декабря 1941.
‹…› Касенька, когда ты прочтёшь дальше об этих днях в октябре, то, может быть, составишь представление о моём, в частности, настроении тогда. Правда, в письма это очень трудно сделать, но всё же, хоть и слабо, а всё-таки опишу, что творилось в Москве в те дни. В первых числах октября начали ходить слухи (а может быть, в газетах было, хотя вряд ли) о том, что немцы начали грандиозное наступление на Москву. Но это были только слухи, которым можно верить или не верить. Мы, однако, точно знали, что немцы в некоторых местах теснят Кр. Армию и понемногу приближаются к Москве. Острее становился вопрос с продуктами. Коммерческие магазины, хотя и существовали, однако достать там что-нибудь (особенно сахар, кондитерские изделия и масло) становилось очень трудно, а то и невозможно. Например, сахар совершенно исчез, и его можно было доставать только с утра в чайных магазинах, причем очереди были огромные. Мы тоже (то есть Ася, Филипп и я) были обеспокоены и начали рыскать по магазинам, чтобы запастись чем-нибудь, так как у нас не было абсолютно никаких запасов. Вот с этой целью (то есть, чтобы пораньше пойти по магазинам) в ночь с 15 на 16 октября я и остался там ночевать.
В 6 часов утра 16/Х как обычно мы слушали сообщение Информбюро, которое гласило следующее: «В течение ночи на 14 и 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону».
Этим сообщением мы были потрясены. Кругом ползли зловещие слухи, что немцы совсем близко, что завтра-послезавтра они будут в Москве. То настроение, которое было в те дни нельзя назвать паникой среди населения. Оно было совсем особенное.
К вечеру 16/Х и на следующее утро со всех сторон начали приходить известия, что начальство учреждений и предприятий уехало, улетело, одним словом, скрылось, часто не расплатившись с рабочими и служащими, захватив с собой все ценности и деньги. Для примера расскажу о двух случаях, мне известных. Всё начальство больницы Склифосовского, а также председатель месткома и сын директора больницы уехали на автомобилях, забрав с собой не только казенные деньги, но и деньги и ценности больных, которые они сдали на хранение. По рассказу Варв. Ив., когда они уселись в автомобили и собирались уезжать, один из шоферов, зная всю эту историю, отказался ехать. Тогда сын директора, угрожая револьвером, приказал шоферу или вести машину, или же немедленно убираться вон. Шофер предпочел уйти, и за руль сел сын директора.Второй случай рассказала Нина, жена Алёши. Служащих их учреждения срочно созвали и предложили немедленно сжечь все дела, затем забрать все необходимые вещи и привезти их на место работы, чтобы затем организованно выехать из Москвы. Через полчаса всех снова собрали и сообщили, что обстоятельства изменились, что обеспечить организованную эвакуацию невозможно, а потому предлагается действовать самостоятельно и пробираться в Ташкент, где будет работать их учреждение.
При этом было сообщено, что для ухода из Москвы свободны такое-то и такое-то шоссе. Расчёт со служащими произведён не был, начальство же уехало на автомобилях, забрав все деньги, а также весь спирт. То же произошло и в нашем ремесленном училище, да везде, буквально везде. В публике создалось такое впечатление, что начальство в панике бежало, ограбив учреждения и предприятия, рабочих и служащих, оставив их в самую тяжелую минуту.
В очередях и на улицах открыто в те дни говорили, что: “коммунисты и жиды бежали, а нас оставили на произвол немцев”. Этот неожиданный отъезд начальства, действительно похожий на паническое бегство, произвел на всех нас удручающее впечатление. Ты даже и представить себе не можешь, что в эти дни говорилось в очередях и на улицах. На улицах почему-то исчезла милиция. Впечатление было такое, что все рушится, что нет никакой власти, что власть сама себя низвергла.
Для характеристики настроения толпы расскажу о двух-трёх случаях, свидетелем которых я был.
Какая-то гражданка, уже получившая сахар, но считавшая, что её обвесили, добивалась разговора с заведующим. Рядом с ней стоял милиционер, который тоже хотел о чём-то переговорить с заведующим. Когда этот последний вышел и разъяснил гражданке, что она неправа, та ужасно рассердилась, резко дёрнула свой пакет с кусковым сахаром, зацепила за милиционера, сахар весь рассыпался на пол, и тут же начались буквально со всех сторон крики, направленные против несчастного, ни в чём неповинного милиционера. «Довольно вы нами командовали и издевались! Теперь кончено, убирайся, пока цел! А то ещё обижать женщину, хватит, не позволим» и так далее. Несчастный только мог сказать, умоляюще сложив руки: «Граждане, да как же вам не стыдно, ведь я же не виноват, ведь она сама рассыпала сахар!» Его никто не слушал, крики и угрозы продолжались, и ему пришлось уйти. Я пытался рассказать, как было дело, но меня и слушать не хотели.
В том же магазине какая-то гражданка громко ругалась. Другая (по виду интеллигентная) говорит: «Поругайся, поругайся еще напоследок. Теперь уж недолго ждать, немцы тебя скоро отучат от ругани и к порядку приучат». В другом магазине какая-то еврейка сделала замечание гражданке, тоже стоявшей в очереди. И вот при полном одобрении большинства публики начались высказывания, мол, «довольно повластвовали, нам вас не нужно, уходите, пока целы» и так далее всё в том же роде.
В очереди за мукой мне пришлось стоять между двумя рабочими – пекарем и токарем. Оба совершенно спокойно заявили, что пусть, мол, «немцы приходят, ничего тут страшного нет. Придут и сейчас же наладят работу, работа будет всем, а порядок будет хороший. Во всяком случае, хуже не будет, а, вероятнее всего, будет лучше». Моих возражений и слушать не хотели.
Нужно тебе сказать, Касенька, что в те дни всё было как-то необычно. Прежде всего, тревожные вести с фронта, затем, масса свободного народа, так как все учреждения и предприятия были закрыты, не работали. Все граждане высыпали на улицы и стояли в очередях. А в магазинах выдавали по карточкам всё, что полагалось до конца месяца, и не только по талонам, но и по корешкам карточек. В коммерческих магазинах внезапно появились такие ценности как сахар, масло, рис. На базах и в магазинах выдавалась мука, на 1 талон давали пуд муки, а на некоторых базах давали по мешку, это по 5 пудов. Было такое впечатление, что раздавали всё, что возможно, лишь бы не оставалось на складах и базах и не досталось бы так легко и много немцам. На улицах в эти дни можно было наблюдать, как гонят огромные стада коров, свиней, баранов.
Повторяю, всё было необычно. Появились сенсационные слухи. Кто-то где-то очень близко от Москвы видел немецкие передовые отряды. Немцев ждали через 2-3 часа, или, в крайнем случае, на следующее утро. Говорили, что, вероятно, ещё сегодня ночью мы услышим по радио сообщение немецкого командования о том, что Москва ими занята и т.д. Москва была полна слухов.
Три дня и три ночи я пробыл у Басиных, и, наконец, всё же решил зайти домой, посмотреть, что там делается. Дома я нашёл три записки: 1-я от Паничевой, сообщавшей мне, что скоропостижно скончался Дм. Серг. Она просила помочь его похоронить, так как его сын был на фронте, где-то около Мурманска, а она осталась в Москве совсем одна. Начались хлопоты с похоронами. Трудности с моргом, где тело пропало и затем было найдено, трудности с кладбищем, с транспортом (в те дни транспорта для мертвецов не было). Всё это мы преодолели и на 6-й день похоронили Дм. Серг. на Немецком кладбище. В эти дни мне приходилось бегать и по другим делам. Заходил к Нине, она собирается ехать в Аткарск к Алёше. Сейчас 4 часа ночи, глаза слипаются. Продолжать буду завтра.
21 декабря. Продолжаю. Итак, 16 и 17 октября в Москве перестала чувствоваться власть, все были как-то растеряны, хотя иные откровенно (в очередях) ждали прихода немцев. Но вот, если не ошибаюсь, 17 или 18 октября по радио в 5 часов сообщается, что в 6 часов по радио выступит председатель Моссовета т. Пронин. Наконец-то! Ждём с нетерпением назначенного часа. В 7 часов вместо выступления Пронина зачитывается решение Исполкома о бесперебойной работе магазинов и столовых и ещё о чём-то, но, во всяком случае, о столь незначительном для того момента, что мы все были глубоко разочарованы.
Мы ждали какого-то большого и крепкого слова, обращения к нам, чтобы мы объединились, чтобы был поднят наш дух. Этого мы не дождались. Однако через день-два мы заметили определённый поворот в руководстве, чью-то сильную руку, направляющую всю нашу жизнь по определённому руслу. Наконец, вчера, 20 октября было напечатано постановление о введении в Москве осадного положения со всеми его последствиями и с призывом ко всем трудящимся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Кр. Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие. Несмотря на то, что было введено осадное положение, что означало, что враг совсем близко, нам стало как-то спокойнее. А затем пошли дни героической защиты Москвы. И всё же враг, хотя и медленно, но приближался.
[Продолжение этого письма Б.Е. см. ниже]
◊
ДНЕВНИК К.Е. МЕЗЬКО. Продолжение.
18 октября 1941. Наши войска оставили Одессу. Бои на всём фронте. В Москву никого не пускают. Эвакуация идёт полным ходом. Для нас состава нет ― и не предвидится. В Павельце нам отказали, так как начинается эвакуация Рязанской области. Сегодня отдано распоряжение угнать из колхозов скот. Подготовка к приему гостей!…
Мы здесь совершенно лишние, чужие, нежеланные. А за нами, взрослыми, дети, ― порученные нам дети… Что-то будет? Скот угнали. Дети без молока. Как разрешится вопрос с хлебом? … Читала ребятам рассказ Кононенко «Товарищи». Не могла удержаться от слёз и плакала. Ребятам это показалось …смешно!
Вечером долго слушали рассказы В.П. о настроениях в Москве. С Гитлером идёт белая армия. Этим многое сказано. Так сидели мы, москвичи, далеко от родной Москвы, в затемнённой комнате, при тусклом свете керосиновой лампы, измученные, уставшие, дезориентированные, с огромной ответственностью за ребят. Думали ли мы, что война может идти таким путём? Мы одни, одни. Шестая часть света залита кровью. С Востока скалят зубы японцы.
Примечание. «С Гитлером идёт белая армия» ― не подумайте, что это слухи или вымысел советского агитпропа. Это факт, и тем более примечательный, что после уничтожения Советской власти, его старательно скрывают, хотя участием в гитлеровском нашествии гордились многие из эмиграции «первой волны». Наши СМИ обличают эстонских и латышских сторонников Гитлера и молчат о том, что немало белогвардейцев и казаков во главе с иерархами Зарубежной РПЦ приветствовали Гитлера как спасителя и вождя. Они молились Христу и Богородице о даровании Гитлеру победы над «красным антихристом», с помощью фашистов хотели вернуться на родину и навести там «новый порядок». И что интересно, ― хотя и не при Гитлере, но через 50 лет им это всё же удалось.
(Подробности см. в Исторических справках к тому 2).
19 октября. Серое тусклое утро. На не растаявший ещё снег моросит мелкий дождь. Ветер. В колхозе всё замерло. По деревне гремит радио, раздаются бодрые песни. Но от них не веселее на душе. … Очень тяжело смотреть на опустевшие сараи с отломанными воротами, на сельские машины, брошенные под открытым небом. В полях неубранный хлеб и не собранная картошка. …
С фронта известий нет, то есть всё те же ожесточённые бои.
20 октября. Бои идут на Можайском и Мало-Ярославском направлениях… Взорвали Днепрогэс, Криворожье, опустошена вся наша Украина. Идёт вторая неделя ожиданий. На сердце тоска, всё в душе умерло. Не нравится мне появившийся в лагере интерес к национальности. Слово «еврей» считается обидным. Откуда это?
[О росте национализма и антисемитизма в годы войны см. выше. ]
21 октября. Утро не принесло ничего нового. По радио объявлено осадное положение Москвы и Ленинграда. Не могу вполне осознать это страшное слово «осадное», и относится оно к родной Москве. Оттуда нет никаких известий. Мы отрезаны и, быть может, навсегда. В лагере полный упадок. Такое чувство, будто хочешь руками удержать падающую башню.
22 октября. Пронеслось известие, будто пришёл эшелон в 5 вагонов, и с этим эшелоном уезжает штаб и лагерь из пос. «Ильич». Видели, как шли и ехали в Гагарино ребята из этого лагеря. Тяжело было видеть ребят, шагавших по грязному шоссе…
25 октября. Утро. Без перемен. Постепенно разбираем вещи и возвращаемся к прежней «нормальной» жизни. Вчера весь вечер слышалась жуткая канонада. Летели самолёты. Чьи? Только что наблюдали, как 6 немецких самолётов летели над нами. Судя по поднявшемуся облаку дыма, где-то вдали сбросили бомбы.
Решили послать телеграмму т. Сталину от имени матерей с просьбой помочь выехать.
Ирина Ал. составила такой текст: «На станции Гагарино Донбасской ж.д. свыше 500 московских детей, вывезенных в лагеря, две недели в тяжёлых условиях ждут дальнейшей эвакуации. Просим Вашей помощи = Матери лагеря 197-й школы».
Посылаем «молнией». Примут ли?
Ирина Ал. вернулась ни с чем. Телеграмму не приняли без визы НКВД, а там начальник ушёл покупать к ужину свежие караси, все были заняты этим, и Ирина Ал. его не дождалась. И это вслед за только что пережитым налётом врага. Аэропланы сбросили бомбы вдоль пути и почти в самом Гагарине, за банями. …У нас в лагере ребята очень оживлённо обсуждали налёт. Сегодня, как никогда, слышен гул орудий. Линия фронта приближается. Всё меньше и меньше надежды на наш отъезд. А поезда идут и идут… Слышатся их тревожные гудки. Ночь лунная, звёздная, тихая.
26 октября. Вечер. Весь коллектив лагеря был собран в столовой. С.П. сказала, что получена телеграмма из Наркомата Путей Сообщения о выходе состава из Воронежа. …
28 октября. Сегодня мне исполнилось 58 лет. Печальная старость в полной оторванности от всех дорогих и близких. …В нашем положении ничего нового. То же утро с просмотром вшей и сообщением, у кого сколько. То же мытье ребят. Стирка белья. За ночь выпал снег, падает и сейчас, покрывая всё белой пеленой. Теперь наш дом выделяется черным пятном и, несомненно, привлечет внимание аэроплана. Ночь тихая, тихая. Слышны гудки паровозов.
29 октября. По радио сообщили о новом направлении ― Волоколамском. Москва …Москва … родная… Как же живёте вы все, мои любимые, близкие? Как переносите ужас жизни в осаждённом городе?
… Объявлен набор рождения 1922 года. В деревне плач и стоны. Уходят 50 человек ребят… Ребят! [19 лет]. Если бы я могла уйти в госпиталь, отдать все силы, всё, что ещё сохранилось во мне ценного, им, жертвам проклятого фашизма.
[РОДЫ]. У хозяйки Н.Вл. сегодня родилась дочь. На соломенном матраце, покрытом рядном, при тусклом свете ночника. Те же ножницы, которыми вскрывали нарыв Буртыкину, резали пуповину. А над тазом, в котором целый день мыли руки, бабка изо рта полила ребёнка ― вымыла его. Вот и вся процедура. Теперь мать лежит в проходной комнате. С одной стороны у неё дочь 2-х лет, а с другой ― крошка. Роды девятые по счёту. Отец на фронте. …. Всё.
30 октября. Наши войска оставили Харьков. …В деревне вопли и причитания. На призывной пункт идут дети. Вспомнила прошлый год, когда я отправляла своего мальчика. Где он? Где? Юра молчит два месяца. Читала вслух детям «Приключения Ральфа» С. Томпсона. Вечером пришел из столовой Денисов. Я из своей комнаты слышу, ребята притихли. Оказывается, он вошел и объявил: «Ну, ребята, теперь нам каюк (?!). Япония объявила войну С.С.С.Р.». Слово «каюк» их сразило. Ночью Юра С. плакал, очевидно, от страха. Сама не спала от мыслей о близких. А, заснув, видела во сне свой дом, свою комнату.
Примечание. Мальчик напутал: Япония не объявляла войну СССР.
◊
НОЯБРЬ 1941
1 ноября. Объявлено Тульское направление. В 12-30 ночи сказали, что наш состав будет на станции в 3 часа ночи. Решили лечь на полусвёрнутых кроватях. В 8-30 утра из штаба сообщение: состав пришёл. Вещи все свернули. Ждём подвод. В 10 часов ушёл на станцию первый транспорт. Итак, начинается новый этап нашей бродячей жизни беженцев. В 2 часа мы были на станции, и началась погрузка в товарный вагон типа пульман. Отъехали только в 10 часов вечера. Теснота ужасная. Едем рывками.
2 ноября. 9 час. утра. Всё ещё стоим на ст. Павелец. Видела многих из своих сослуживцев. Вера Ив. осталась в Покровском учительницей. Более или менее «устроились» [в вагоне]. Во всяком случае, каждый знает свое место. Ребята, как галчата, сидят на нарах. Взрослые целый день мечутся. Читала ребятам «Принц и нищий» ― неувядаемо интересная книга. Слушали, свесившись со всех сторон, с большим интересом. На своих малышей смотрю с еле сдерживаемыми слезами. Только им я и нужна. Около них мне тепло и хорошо. Ужасно тяжело, что уехала из Гагарина, не дождавшись известий из Москвы.
3 ноября. Едем очень медленно. То есть, вернее, едем быстро, но очень долго стоим на остановках. Сегодня проехали ряд городов, мне неизвестных, и на карте не намеченных. На путях стоят эшелоны эвакуированных из Москвы заводов… Машины …машины, и между ними отдельные фигуры людей. С утра стоим на ст. Богоявленск. Говорят, следующая остановка Мичуринск (Козлов). Маршрут неизвестен. Тысяча различных предположений…
4 ноября. Мы ничего не знаем, что делается там, в Москве, на фронте. Идут военные эшелоны на защиту нашей столицы. Не хочу фиксировать слухи… Надо ждать, когда кто-нибудь скажет правду. Снова день, снова суматоха, спора, крики. Тоска и ужас в душе. Но надо крепиться.
6 ноября. После невыразимо длительной и мучительной стоянки в 11 час. двинулись. Говорят, идём на Тамбов. Всю ночь непрерывно жужжали самолеты. Чьи? Не знаем. Я дежурила до 11часов, топила печь… и думала, думала. Сейчас 3 часа дня. Снова стоим на какой-то станции. Чудный солнечный день. Кругом эшелоны, эшелоны. Без конца, без краю. Много военных.
7 ноября. Праздник отмечен усиленным питанием. Среди грязи, шума, поисков вшей ребята радовались конфетам и пряникам. Вечером провели самодеятельность. Декламировали, пели. Проехали Кирсанов. Снег. Холодно.
ИЗ ПИСЬМА Б.Е. БЕЛЯВСКОГО от 21 декабря1941: … А затем пошли дни героической защиты Москвы. И всё же враг, хотя и медленно, но приближался.
Громадное, неизгладимое впечатление произвело выступление т. Сталина 6 ноября. Это выступление влило в нас бодрость, безграничную веру в нашу победу. Между прочим, выступление т. Сталина сопровождалось сильнейшей канонадой зениток, немцы пытались сделать массированный налёт, но были отбиты.
Примечание. Борис Евгеньевич почему-то ни в письмах, ни в Дневние не упоминает о знаменитом параде на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 г.
Речь И.В. Сталина 7 ноября 1941 г. на Красной пл. на параде, в 24-й год Революции
◊
ДНЕВНИК К.Е. МЕЗЬКО
8 ноября. Едем очень медленно. … К нашему эшелону прицепили эвакуированных из Москвы 24 октября. Узнала, что Большой театр и Мосторг бомбили. Фасад уничтожен. Много, много тяжёлых минут, дней, недель ляжет на плечи москвичей… Что-то с ними сегодня, в дни праздника?! В эшелоне тульского завода умер ребёнок. Шестой ребёнок со дня их выезда (28 октября). Рассказы о пережитом и на местах, и в пути ― жуткие.
9 ноября. … Умершего ребёнка положили в наскоро сколоченный гроб и вынесли в морг.… Завтра его похоронят чужие люди… У наших ребят ряд заболеваний, у кого понос, у кого грипп. В этих условиях это всё тяжело. Газет не видим. Изустные вести очень расплывчаты и непонятны. Известно одно: т. Сталин выступил по радио [речь идёт о его выступлении 6 ноября на заседании на ст. Маяковская]. Жестокие бои идут по всем фронтам. Где же конец?…
10 ноября. Едем невероятным маршрутом: Саратов ― Куйбышев (Самара) ― Челябинск ― Молотов (Пермь). При таких темпах нам предстоит ещё не меньше 20-25 дней езды. А отношения с начальством всё напряжённее. Приказы растут. «Начальники» крепнут в своих ролях.
В Аткарске все взрослые были мобилизованы в поход за продуктами, дровами и т.п. Это было в 9 часов вечера, затем вся ночь прошла в попытках добыть топливо, но загруженность путей и жуткая темнота ночи не дали возможности выполнить план. Ударницей была Ирина Ал. Преодолевая все препятствия, она добывала доски, плахи, щепу. Да, в этом путешествии надо быть молодой и сильной, физически и морально.
Примечание. В это время в Аткарске находился сын дяди Бори, Алёша Белявский, племянник Кс. Евг., но она об этом знать не могла. Туда к нему приехала его жена, Нина Александровна.
11 ноября. Едем…едем. Приспособились к грязи, шуму, ряду ужасных моментов, ещё недавно казавшихся не переносимыми. Конечно, самое тяжёлое ― человеческие отношения.
12 ноября. Проехали Саратов. Переехали Волгу.
Примечание. За месяц до этого (15 октября) в Саратове родилась моя подруга В.А. Бедрицкая. В Саратове жила с мужем Евг. Як. Рогачёва (урожденная Секретёва). Её воспоминания опубликованы в I томе этой Летописи (очерк «Смутное время»). Так получилось, что с 1969 года я каждое лето работала в Саратове в геофизической экспедиции ИФЗ. Ко мне приехали дед и мама, хорошо знавшие Евгению Яковлевну. Мы с ней очень подружились, Обо всём этом должно быть сказано в III томе, но, двигаясь на Восток вместе с эшелоном 1941 года, я невольно вспоминаю дорогие для меня места и связанных с этими местами близких людей. Вспоминаю и делаю подобные примечания.
14 ноября. Что делается там, на фронте, неизвестно. Доходят отдельные отрывочные слухи. Всё время идут эшелоны с востока. Кто знает? Может быть, и мой Юра там? Несколько раз смотрела с волнением на юных сержантов. … Как тяжело быть одинокой.
15 ноября. Стоим очень долго в г. Уральске. Дальше двигаемся на Чкалов (Оренбург). Последние известия очень общи. Бои возле Волоколамска и Вязьмы. Жуткие налёты на Москву. Осталось ли там что-либо и остался ли кто-нибудь жив? Кому писать? От кого ждать известий?
Холодно. Морозно. Солнечно. На душе тупая тоска. Впереди темно. С грустью смотрю на детей. Они худеют и бледнеют на глазах. Впереди у всех детские дома, безрадостное детство. Как больно за них.
16-17-18 ноября. Проехали Чкалов (Оренбург). Резко изменился пейзаж. Отроги Уральских гор. Красивые ущелья. А в вагоне всё то же. Впереди пустота.
19 -20 ноября. Была вчера в штабном вагоне. Долго говорила с Зарюкаевой и Герасимовой [работники РОНО из Москвы] о дальнейших перспективах. Приятно, что там меня воспринимают как прежнюю Кс. Евг., ценного работника и нужного человека. Говорили о будущем. Уходить от ребят не хочу. Мне их поручили родители. Буду им верна до конца.
21 ноября. Приехали в Челябинск.
Примечание. В это время из Тамбова в Челябинск был эвакуирован детский сад, в котором работала В.К. Федорова. У неё на руках была тяжело больная мать, любимая всеми Белявскими тётя Маша. Мария Павловна умерла в 1942 году в селе Чеберкуль около Челябинск и там похоронена.
25 ноября. Подъезжаем к Свердловску (Екатеринбургу). Стояли здесь двое суток.
30 ноября. Стоим на ст. Пермь-Молотов. Перспективы ужасные. Здесь нас не принимают. Ходят самые разнообразные слухи. Нас отправляют далеко в область, за десятки километров от станции.… Когда мы окажемся на месте, неизвестно. Где? В каких условиях? Всё одни вопросы. … Теперь я отрезана от всех. Некуда писать, нет адреса, никто не откликнется. Ужас. День полон переживаний. Зачем, зачем я здесь? Где все мои?
Прочтёт ли кто-нибудь из них все эти строки?
◊
ДЕКАБРЬ 1941
◊
Молотовская обл. (ныне Пермская).Юго-Осокинский район.Село Троельга.16 декабря. 2 декабря [то есть ровно через месяц после выезда из Гагарина] мы приехали на ст. Кунгур, откуда нас направили за 30 км в указанное выше село. И начался, и до сих пор продолжается период организации… Надо ли говорить о всех трудностях? Уже одно то, что мы живём без света, что даже коптилки сегодня уже не будет, что дети спят на полу ― всё это показатели условий нашей жизни. Известий ни от кого никаких. Всё кругом темно… На телеграммы ответа нет. Дни до того загружены, что буквально нет минуты для себя. Всё время уходит на борьбу со вшами, счёт грязного белья, уборку помещения.
19 декабря. Мне не удается писать сюда ежедневно. Некоторые улучшения в нашем быту: дети спят на соломенных тюфяках; в школе постепенно входят в курс, догоняют пройденное; в столовой значительно улучшилось питание, и по вкусу, и по содержанию. Настоящих, товарищеских отношений между членами коллектива нет и быть не может: слишком разные мы люди. Но как бы то ни было, жить приходится вместе и вместе переживать все ужасы сегодняшнего дня. Дети ходят прозрачные, после дороги до сих пор почти не оправились. Борьба со вшами прежняя. Впереди ёлка. Как мало желания к ней готовиться. Как далёк прошлый год, хотя и тогда была тоска по Юре. Где мой мальчик? Где он?
20 декабря. Какое счастье, какие минуты я пережила сегодня, когда мне привезли письма из Молотова. Я знаю обо всех. Правда, письма написаны месяц тому назад. Но всё же я смогла сейчас же послать письма Юре и телеграмму Нине. …Как рвётся сердце! Как больно за всех.… Как хочется жить, чтобы увидеть всех, вместе вернуться к живым…
Примечание. В 1975 году я была в командировке в Перми и оттуда ездила в Кунгур, чтобы посмотреть знаменитые пещеры. Как мне жаль, что в то время я ещё не прочитала этот дневник тёти Каси. А, может, и читала, но он, видимо, тогда не затронул меня настолько, чтобы поинтересоваться, где же эта Троельга. Сейчас я бы, конечно, обязательно туда съездила в память о моей любимой тёти Касе, но теперь поздно: мне на 10 лет больше, чем ей в 1941 году, и я уже давно не выхожу из дома
31 декабря. Последний день, более того, последние часы кровавого 1941 года. Я одна. Горит моя «венчальная» свеча. Передо мной фотокарточки моих близких дорогих сердцу. Снова громадный перерыв [в письмах]. Снова я ничего ни о ком не знаю. Ни одного слова ни от кого в ответ.… А в Москве 10 декабря была страшная бомбёжка. Молчит Боря. Ни слова от Нины и Тани. Я истерзалась.
…Дни летят, унося последние силы. Тоска съедает меня. …Известия с фронта заставляют верить и надеяться, но одиночество… одиночество.… Сегодня мои ребята написали мне поздравление и обратились так: «Дорогая наша мама, Ксеня Евгеньевна» (см. фото). За что они меня любят? Ведь я сейчас до того резка и невыдержанна с ними, бедными ребятишками.… Эти дни заставили меня включиться в работу комиссии по обследованию школы. Как-то необычно было вспомнить прошлое, разбирать урок, говорить о методике. Всё вспоминаю рассказ Лавренёва о старом генерале, ставшем прачкой. А я из директора школы превратилась в няню.
…Воспитательная работа не даёт нужных и возможных результатов. Я не чувствую удовлетворения, хотя живу только с ребятами, их нуждами и интересами. Я сама выдохлась. Всё делаю по инерции.
Ещё немного, и по всей стране, «по Руси великой, без конца, без края», … в большинстве со слезами, разбитые семьи встретят Новый Год. Всем, всем шлю свою тоску, свою любовь, своё ожидание. Откликнитесь, родные!
◊
КОНЕЦ ПИСЬМА Б.Е. БЕЛЯВСКОГО ― К.Е. МЕЗЬКО в с. Троельгу.
21 декабря 1941.
… Ну, а потом, ты знаешь, взятие Ростова, Ельца, Тихвина, и, наконец, наши победы на Московском фронте. После пережитых дней октября и ноября, мы живём совсем спокойно.
Нужно сказать, что Москва приняла очень боевой вид. Во многих, многих местах Москвы на улицах устроены противотанковые заграждения, сделанные очень солидно. Безусловно, даже в том случае, если бы немцам удалось подойти к самой Москве, то и тогда не легко было бы им взять её. Ну, ещё несколько слов о налётах. Налёты и тревоги теперь очень редки. Как я тебе уже писал, к ним все привыкли и в убежища никто почти не ходим.
… Я тебе, кажется, писал (Ниночке не писал), что месяца два назад в дом, что на углу Лихова переулка и Садово-Каретной (там, где была керосиновая лавка) была сброшена фугасная бомба. Разрушило все три этажа на самом углу. Говорили, что было убито 18 человек. От взрыва были выбиты стёкла во всех близлежащих домах, в том числе и в комнате Ниночки, и вообще в школе. Я неоднократно заходил к ним, но попасть в их комнату мне так и не удалось.
Касенька, видишь, какое я тебе длинное письмо написал. Осилишь ли ты его? А от тебя я так давно ничего не получал. Это меня огорчает и беспокоит. Здорова ли ты, не случилось ли с тобой что-нибудь? Жду, вернее, буду ждать теперь твоего письма с теми, кто передаст тебе это моё письмо. Вероятно, когда ты получишь это письмо, то и Новый год настанет. Поздравляю тебя с наступлением Нового года, от всей души желаю здоровья и душевного спокойствия. Глубоко надеюсь, что в наступающем 1942 году мы встретимся и будем все опять вместе в Москве. Крепко тебя, Касенька, обнимаю. Твой брат Борис.
P.S. Если тебе случайно попадётся табак или махорка (хотя бы самосей), то очень прошу тебя, если будет доступно по цене, приобрести и прислать мне. Очень уж трудно без табаку. Прости за такую просьбу.
◊
ПАРАД НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ
6 ноября 1941 в виду опасности воздушных налетов торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октябрьской революции, проходило в метро, на платформе станции «Маяковская». Речь тов. Сталина передали по радио.
7 ноября 1941. На Красной площади прошёл военный парад, посвящённый 24-й годовщине Великой Октябрьской Революции.
◊
ЗАСЕДАНИЕ НА СТ. МАЯКОВСКАЯ
СЛУШАЮТ РЕЧЬ СТАЛИНА
◊
АРТЕЛЛИРИСТЫ, Сталин дал приказ…” . Марш
◊
НАШИ ФРОНТОВИКИ
Здесь в книге стоят фотографии родных и друзей, которые были на фронте
◊
Из Дневника Б.Е. Белявского. Продолжение записи от 1 дек. 1941 года
Я жалею, что не делал записей всё время, и систематически. Такие записи были бы интереснее, они показали бы, как меняется отношение человека ко многим фактам. Сейчас только запишу вкратце, как разбросало нашу семью и где все мои родные и близкие в настоящий момент [то есть на 1 дек. 1941].
12 декабря, 1941. Утром объявили тревогу. Стрельба была сильная. Я в это время читал и продолжал читать роман Арцыбашева «Санин». Вспомнилось, какой шум поднялся в свое время вокруг этого романа! Сколько разговоров и споров было!
30 декабря 1941. Сегодня утром были слышны 2 сильных взрыва. В очереди я слышал, что неприятельские самолёты сбросили 2 торпеды на станцию Лосиноостровскую. Одна из них попала в вагон со снарядами, которые взорвались. Там же стояли эшелоны с ранеными. Говорят, что при этом взрыве было ранено и убито до 300 человек. Это ужасно. …Вечером в 10-30 была объявлена воздушная тревога. Я возвращался от Ас., кругом стреляли зенитки, где-то близко от нашего дома были слышны пулемётные очереди. Были видны многочисленные разрывы снарядов, некоторые как будто над головой, и было такое ощущение, что осколки попадут в голову. Давно этого уже не бывало. Днём тоже стреляли зенитки. По-видимому, немцы пытались пробраться к Москве, несмотря на то, что был сильный мороз и туман.
Как разбросало наших родных и друзей
К.Е. МЕЗЬКО. Касенька была назначена на работу в лагерь-интернат школьников, эвакуированных в Рязанскую область. Она уехала туда числа 9 июля [за 2 недели до нашего выезда]. В конце октября их эвакуировали дальше на восток, и на днях, после большого перерыва, я получил от неё письмо из Саратова, в котором она сообщила временный адрес в г. Молотове. По-видимому, они туда передвигаются.
Ю.К. МЕЗЬКО. Юраша [сын Каси], как был мобилизован и послан в прошлом году в Приморский край, так и находится там до сих пор. В июле 1941 года он был произведён в сержанты, а 12 октября в лейтенанты.
Н.Е. КОРОБЬИНА, её дочь Таня и её дети, Евгений и Наталья МИХАЙЛОВЫ.
Ниночка с Танюшей и детьми 23 июля эвакуировались с деткомбинатом в Плёс (около Костромы), а в октябре их тронули дальше, [в Омск]. Нина оставила работу в деткомбинате, остановилась в Казани и должна была получить работу там же, в области.
А.Б. БЕЛЯВСКИЙ. Алеша [мл. сын Бор. Евг.], был мобилизован ещё до объявления войны (12 июня 1941) и назначен младшим лейтенантом в дегазационный отряд. Был на Западе, затем их передвинули в Тамбовскую обл., В конце сентября он дважды приезжал в Москву по делам. В свой 2-й приезд он женился, а 20 октября его молодая жена, Нина, уехала к нему, и они теперь вместе, и, по-видимому, счастливы.
М.М. МИХАЙЛОВ. Миша (муж Танюши) был призван в армию в октябре. Где он
Примечание. В этом месте вырваны два листа, явно с продолжением записи, потому что далее идут чистые листы (половина тетради). Не знаю, из-за чего эти листы были вырваны. Но, во всяком случае, этот список оказался неполным, поэтому я привожу сведения о тех, кто в нём не упомянут.
ДОПОЛНЕНИЕ СОСТАВИТЕЛЯ:
Воевали на фронте:
К.Б. БЕЛЯВСКИЙ. Кирилл [ст. сын Б.Е.], как уже ранее было сказано, погиб в декабре 1941 на Ленинградском фронте, около Тихвина, но Б.Е. узнал об этом только через год, 26 декабря 1942.
Б.М. МИХАЙЛОВ [брат отца] в 1941 году воевал на Ленинградском фронте, был тяжело ранен в позвоночник. Лечился в госпиталях в Вологде и Красноярске. Его жена и её отец, Гр.И.Чернов, летом 1941 года переехали из Москвы в Казань и жили у матери Миши и Бориса, Агриппины Ивановны
Е.А. ГУРИНА
А.М. МИХАЙЛОВ
М. ЕМЕЛЬЯНОВ
В.Л. БИРЗОВИЧ
Находились в лагерях:
Ю.А.КОРОБЬИН ― ст. АБЕЗЬ (1940-1944), Комсомольск-на Амуре
М.К. СОКОЛОВ ― ст. ТАЙГА (1940-1943), потом жил в г. Рыбинске
С.Н. ЮРЕНЕВ ― МОРДОВСКИЕ лагеря (1941-1951), арестован в Калинине
Были в эвакуации:
В.К. ФЕДОРОВА. Вера Константиновна с тётей Машей и Люлей эвакуировались с детским садом сначала в Тамбов (где Мария Павловна тяжело заболела), а потом в Челябинск (где она умерла). Кася, Нина и Боря долгое время не знали, где они и что с ними. Первое письмо от Веры было получено в октябре 1942.
М.М. ДИКУСАР ― Пензенская обл., дер. Абляцыно