СЕМЕЙНЫЙ АРХИВ

«Холмы Тавриды, край прелестный,

Тебя я посещаю вновь». А.С. Пушкин, 1822

Лето 1963. Крым.     Письмо до востребования    Е.Б. Чернявскому и Ю.Ф. Безрукову

Пушкин впервые увидел Тавриду с моря — он ехал от Феодосии к Гурзуфу. «Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам, тополи, как  зеленые колонны, стройно возвышались между ними; справа огромный Аю-Даг… и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск, и воздух полуденный…». Он посетил и Бахчисарай: «Многие, так же как и я посещали сей фонтан, но иных уж нет, другие странствуют далече», — сказал восточный поэт Саади. Как часто приходится повторять эти слова в переложении русского поэта: «Иных уж нет, а те далече». Но это так, в сторону.

Моя первая поездка в Крым состоялась в 1963 г. после защиты диплома. Мы поехали втроем всего на десять дней, рассчитывая остановиться на базе МГУ, где брат Юры, Виктор Безруков, студент геологического факультета, проходил практику. Билеты взяли до Бахчисарая, откуда до базы  решили дойти пешком.

Как и Пушкин, мы, конечно, тоже посетили сей фонтан, но этим не ограничились. Мы отправились в пещерный город Чуфут-Кале, где когда-то задолго до теперешних «коренных» жителей — крымских татар — жили караимы. Название Чуфут-Кале в переводе на русский язык означает Жидовский городок. Караимы считают, что он был основан за 400 лет до Рождества Христова. В Тавриде жили древние греки, по одной из версий в Херсонесе греки крестили князя Владимира, в Феодосии и Судаке — жили фрязины-генуэзцы. Кого тут только не было к тому времени, когда в середине XIII века с востока на Русь явились татаро-монголы и вскоре проникли и в Тавриду. Сколько же славянской крови  пролили крымские татары, совершая из Крыма ежегодные набеги на Московию и Малороссию? 500 лет московским князьям и царям потребевалось, чтобы дойти до Перекопа. При Екатерине II Крым был окончательно «преклонен», по выражению Державина, и крымские татары обезоружены. Многие их них выехали в Турцию.

В XIX веке покинули Чуфут-Кале и древние караимы. Город стоит на Иудейской скале (Села-Юхудим) на высоте 1260 м. Так же, как в Иерусалиме, здесь есть своя Иосафатова долина, в которой и произойдет ожидаемый евреями Страшный суд. Там сохранились надгробные памятники XIII века с еврейскими надписями. Не раз эта крепость с железными воротами, дорогой, высеченной в скале, служила местом убежища для крымских ханов.

Помню, как через несколько лет по этой каменистой дороге мы поднимались с мамой — мне так хотелось затащить ее наверх и показать развалины мечети, гробницу дочери Тохтамыша, побродить вместе с ней по  каменным мостовым среди разрушенных домов. И мама мужественно преодалела подъем — и не пожалела.

Вернемся к нашему первому путешествию в 1963. К востоку от Симферополя в пос. Пионерское была расположена база Московского Университета, где многие поколения будущих геологов и географов проходили летнюю практику. Студенты, которые нас опекали в школе ЮНГ еще в 1956г., научили нас песенке, слова которой, если вспомню, приведу:

Целый год в Москве на факультете

Осенью, зимою и весной

Жили мы надеждами о лете —

Крым казался сказочной страной.

Куэсты крымские — так высоки!

А реки быстрые — так глубоки,

И море Черное ласкает взор,

Сады цветут по склонам гор.

Только все мечты такого рода —

Детские наивные мечты —

Крымская суровая  природа

Сбросила на землю с высоты.

Каждый день тяжелые маршруты —

В зной, жару и дождик проливной,

В тапочки дырявые обутый

Ходишь полусонный, чуть живой.

А поздним вечером, ко сну влеком,

Сидишь с коптилкою за дневником,

С тоскою думая, как в шесть часов:

«Подъем!» — ну, словом, ясно и без слов.

И по воскресеньям нет покоя,

Утром отправляемся в колхоз

Собирать израненной рукою

Лепестки коварно-нежных роз.

Больше не помню. Вот там, среди крымских куэст и пересохших речек, и раскинулся огромный студенческий городок, где в то лето проходил практику старший брат Юры Безрукова — Виктор. Он учился на Геологическом факультете, и мы с ним тоже дружили. Туда-то мы и направили свой путь и вкусили все прелести беспечного студенческого бытия — с ежедневными винопитиями, с прогулками под луною, песнями, спорами, флиртом. Вино было очень дешевое — 50 коп.1 литр. Мы пили его целыми днями, отдыхая в тени дерев, на вершинах скал, куда мы забирались, чтобы обозреть мир, у вечернего костра.

Но это было лишь начало — наш путь лежал через Яйлу на южное побережье Крыма. Рассчитывая на полуденный климат Тавриды и не желая обременять себя тяжестями, мы взяли с собой по одному тонкому одеялу (спальников у нас тогда не было) и полиэтиленовую пленку, чтобы укрываться под ней от дождя. Забыли взять нож, и Витя украл для нас его из студенческой столовой. К тому же, как всегда, денег было в обрез. Опасаясь, что и остальные будут незаметно истрачены на вино и пиво, я оставшиеся взяла под свой контроль. Жура и Юрка простить мне мой террор не могли.

За один день мы перевалили Крымские горы и увидели с высоты божественное зрелище — вдали синеющая чаша моря и неба, внизу — цветущая страна и огоньки Ялты. Мы решили ночевать здесь в чаще соснового леса, не надеясь найти пристанище в городе. Мы развели бездымный костерок, так как боялись, что нас заметят пограничники или лесники, сварили ужин и чай (где же мы взяли воду? — наверное, из горного ручья), славно поужинали и заснули в предвкушении чудес. Они не замедлили себя ждать.

Мы спустились с гор и весь остальной путь до Севастополя прошли пешком вдоль побережья. Никитский Ботанический сад, Симеиз, Ливадия, Кореиз, Кастрополь… Около Мисхора нас арестовали. Мы пренебрегли вставшим на нашем пути забором, нашли дырку и продолжили свой путь по еле заметной тропинке, бегущей по краю обрыва над морем. Отдохнули и покурили у подножия изящной коринфской колонны из желтоватого мрамора и подивились этому останку античной древности. Мы были одни — шелестели и благоухали на солнце травы, шумело море, мрамор колонны был теплый и шершавый. Мгновение счастья. Оно, как и положено, продлилось недолго. Мы вышли к пустынной бухте и, мечтая окунуться в воду, спустились к берегу. Внешне безобидный человек в трусах и соломенной шляпе остановил нас, потребовал документы. Потом подошел к скале, как по волшебству, открыл ее; в углублении оказался телефон, и по нему он вызвал охранников. Они приехали на газике и увезли нас, горемычных, куда-то наверх, к сияющему на солнце дворцу номенклатурного санатория. Оказывается, мы вторглись в запретные владения тогдашних властителей. Они довольно быстро отпустили нас и запретили идти вдоль берега, потому что это пограничная зона.

Зона, лагерь, ящик — слова, сопровождавшие нас всю жизнь с детства и давно утратившие первоначальный  смысл: «зона снегов», «ящик с гвоздями». Зоны были пограничные, парковые, зоны отдыха. Лагеря — исправительно–ирудовые, пионерские, туристические. Ящики — номерные. Запретной зоной был весь Дальний Восток — Магадан, Камчатка, Приморье, Сахалин — и вся Арктика.

Мы, конечно, не послушались охранников и к вечеру опять спустились вниз, но уже тайком, по какой-то дикой заросшей колючими кустарниками балке-оврагу, кишевшей змеями. Нашли буколистический уголок в чаще леса — скала, два свежих ручейка спадают по сторонам ее, и у подножия в окружении пышных дерев маленькая поляна. Мы развели еще более бездымный костер. Спали чутко, боясь быть еще раз арестованными. Всю ночь кто-то шелестел листьями, шагая туда-сюда вокруг нас. Но с восходом солнца оказалось, что это были не пограничники, а местные жители — добродушные ежи.

В этот день мы все равно были вынуждены покинуть южное побережье — дорогу на Форос нам перекрыл уже совершенно откровенный шлагбаум. Запретная зона. Сегодня 16 августа 1995г. Четыре года назад в Форосе за таким же шлагбаумом сидел последний генсек Горбачев, тогда в 1963г. мог сидеть Хрущев. Ему оставалось полтора года до ухода по собственному желанию. А Горбачеву всего три дня до «августовского путча». Тому уже четыре года.

Мы покорились обстоятельствам и двинулись на Севастополь. Ночевали в кустах, на горе Сапун, у стен мемориала. Бродили по городу, любовались военными кораблями и мечтали о дальних плаваниях, к которым нас готовили пять лет в Университете. Но для нас с Журой вскоре весь мир оказался запретной зоной. Юра же по окончании работал во Владивостоке, плавал много, ему даже надоело. Защитив диссертацию, он вернулся на Запад и поселился в Симферополе, то есть там, откуда мы начинали свой путь по Тавриде, и куда вернулись в конце его из Севастополя. На оставшиеся деньги мы устроили маленькую пирушку в привокзальной чебуречной. Жмурились на солнце, объедались напоследок чебуреками, облизывая пальцы, и запивали их дешевым крымским вином.

Потом я не раз бывала в Крыму — в Керчи, Феодосии, Коктебеле, Судаке, Ялте. Однажды мне повезло и я тоже видела Крым с моря, когда в 1967г. на экспедиционном судне шли мы из Керчи в Севастополь. Не видно было плоских кровель татарских хижин — в конце войны они (татары) были в одночасье выселены из Крыма в Среднюю Азию. А в остальном было то же, что и в 1822г. — «и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск, и воздух полуденный…». Прощай Таврида! Мне уже не придется «посетить тебя вновь». Слава Богу, что еще на «холмах Тавриды» не льется кровь «реками смерти», хотя недавно первые капли уже пролились. Крымские татары вернулись в Крым, но разве можно в одну реку вступить дважды?

Может и не к месту, напомню слова Лермонтова из того же «Валерика»:

Я думал: «Жалкий человек.

Чего он хочет! … Небо ясно,

Под небом места много всем,

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он — зачем?»

Следуя за А.С. Пушкиным, мне надо бы, как он, направиться из Тавриды в Бессарабию, но рано — я туда ездила в конце 1970-х, а в 1964 году в составе Тихоокеанской Экспедиции Академии Наук СССР я отправилась во второй раз (после практики 1962) на Дальний Восток.

<<<НАЗАД — или —  ДАЛЕЕ >>>