ИНОЗЕМЦЫ-НАЕМНИКИ в XVII веке
Отрывки из Дневника Патрика Гордона
Патрик Гордон. Дневник 1659-1667. (пер. Д.Г. Федосова). М. Наука. 2002
1660. Май. … В это время заседал парламент, на коем поднимались многие вопросы, но мало что было решено. Главные из оных: продолжение войны против Московита и подчинение остального казачества; ратификация мира со Швецией; …войска на Украине взбунтовались из-за отсутствия денег, избрали себе начальников, покинули Украину и пошли в Польшу требовать жалованья.
1660.Июнь. Процессия из пленных московитов, захваченных при Чуднове, Могилеве, на Басе и под Губарями, со взятыми знаменами пришла под конвоем ко дворцу, где заседал парламент. Воеводы, или генералы и высшие чины, были введены в верхнюю палату в присутствии короля, причем прежде внесли знамена и повергли на пол к королевским стопам. Им было велено поклониться королю так же, как обычно кланялись царю, но те отказались, особливо князь Григорий Афанасьевич Козловский, который открыто порицал [поляков] за нарушение капитуляции. Однако его заставили замолчать и увели в отведенное им жилище.
1661. Я счел нужным подыскать другую службу, но соглашаться только на хорошие условия. Сперва меня сильно искушали московские послы. Согласно приказу я препроводил к ним кое-кого из их старших офицеров для выкупа, причем двух офицеров они выкупили у меня. Они весьма настоятельно просили своих полковников привлечь меня на царскую службу, к чему я, казалось, краем уха прислушивался. Они обещали не удерживать меня долее трех лет.
[Сначала Гордон хотел наняться в войска Римского императора. Но, как он пишет, друзья «говорили, что с вероятным заключением мира между Римским императором и турками солдат удачи, кроме наиболее достойных и долго там прослуживших, вряд ли будут принимать». И потому Гордон, после долгих сомнений, решил всё же ехать к московитам.
1661. Июля 24 н. ст. отряд наемников выехал из Варшавы. Они ехали на Северо-Восток через город Августов и Курляндию к Западной Двине, где в Кокенхаузене П. Гордон познакомился с немецкмс полковником И. Мёвесом. Приехали в Ригу, оттуда в Псков, затем на лодках спустились по Шелони и пересекли озеро Ильмень, поднялись по Мсте до Бронниц и там им дали лошадей с повозками. Через Тверь они приехали в Москву].
ДАЛЕЕ ЦИТАТЫ ИЗ ДНЕВНИКА.
На рыночной площади (в Риге) я и в самом деле повстречал моих старых товарищей и друзей. Те и сами лишились службы, ибо недавно были уволены шведами, пребывали в бедности и хотели наняться куда угодно. Они казали, что многие из наших именитых соотечественников уже там находятся, а иные отбыли туда недавно; они и сами со многими другими из наших земляков и иноземцев подумывают туда отправиться, не ведая ничего лучшего в такие времена, когда большинством [держав] заключен всеобщий мир, а прочие вскоре ожидают того же. … Посовещавшись с полковником Крофордом о приеме в царскую службу достойных офицеров, я назавтра снова отправился в город на встречу с теми же друзьями. За добрым утренним глотком я посулил каждому повышение в чине и к тому же обязал их приговорить как можно больше людей в званиях капитанов, лейтенантов и прапорщиков.
Мы рано поднялись и к вечеру прибыли в Кокенхаузен — город и замок, расположенный у реки Двины на скалистом возвышении. В нем стоял гарнизон московитов. Здешнего губернатора звали Василий Волжинский, и при нем был немецкий полковник Иоганн Мёвес.
Видя, что на улицах такая грязь, повсюду мерзость, люди столь угрюмы, а дома ветхи и пусты, я предчувствовал — ex ungue leonem — великую перемену. Явившись из приветливого края, где города многолюдны, опрятны и чисты, а народ по преимуществу благовоспита н, учтив и любезен, я был весьма встревожен.
…Добравшись до Нойхаузена, мы наблюдали, как шведы овладевают гумнами и хлебами, что /л. 125/ росли в полях, ибо по мирному договору и этот город, и два прежних, кои [московиты] захватили в Лифляндии, надлежит возвратить шведам.
Август. Мы заночевали возле гумна в Нойхаузене, а на другое утро, примерно в 3 верстах 250 оттуда, миновали [русскую] границу и прибыли в Печоры — разрушенный город, где есть монастырь, окруженный каменной стеною. Это место зовется Печоры из-за подземных пещер.
ПСКОВ. Около полудня мы завидели Псков.. Он являл собою изумительное зрелище, будучи окружен каменной стеной со множеством башен. … В прежние времена сей город был вольным княжеством и претерпел много перемен, пока не был подчинен в 1509 году царем Иваном Васильевичем, который выслал большинство знатных жителей в Москву, а вместо них поселил московских колонистов. С тех пор [Псков] не раз восставал и столь же часто покорялся. … У шведов и любекцев есть свои торговые подворья за городом, на другом берегу реки Великой. Здесь я убедился в низкой цене медных денег и, видя всеобщую дороговизну и необычайную угрюмость людей, почти обезумел от досады.
… Приехав в большое село Сольница мы отправили лошадей по суше и поплыли на лодках вниз по реке Шелонь в озеро Ильмень и далее в Новгород.
НОВГОРОД прозван Великим, ибо прежде был одним из трех величайших торговых городов Европы и дал свое имя обширному и величайшему во всей России княжеству, где правил Рюрик, от коего ведут происхождение все русские государи и князья. В 1570 г. царь Иван Васильевич начал с новгородцами войну, которая длилась семь лет. … С помощью архиепископа Феофила (царь) получил доступ в город. Какие жестокости применил он к горожанам и самому архиепископу — тут я сошлюсь на тех, кто пространно писал об этом, а также об их идоле Перуне, от коего идет название Перунского монастыря.
ТВЕРЬ. Нам предоставили большую лодку, и мы поднялись на 25 верст по реке Мсте до Бронницы, где по приказу новгородского губернатора, боярина князя Ивана Борисовича Репнина, нам дали десять почтовых лошадей; их меняли на разных перегонах, так что своих лошадей я сберег. Мы пересекли реку Волгу в Твери, по коей именуется огромная земля с княжеским титулом. В прежние времена она имела своих князей — до недавних пор, когда вместе с другими была поглощена великим князем Московским.
МОСКВА. Сентября 2 ст. ст. Мы прибыли в Москву и наняли жилье в Слободе, или селении, где обитают иноземцы. 5 сентября. Нас допустили к целованию руки Его Царского Величества в Коломенском — загородной усадьбе царей в 7 верстах от Москвы, ниже по реке того же названия. Царю было угодно поблагодарить меня за любезность, оказанную его подданным, кои были пленниками в Польше. Мне объявили о милости и благосклонности Его Величества, на кои я могу полагаться.
7 сентября. Утром боярин Илья Данилович Милославский, тесть царя и начальник Иноземского приказа, велел мне явиться после полудня на загородное поле под названием Чертолье и привести других офицеров, кои прибыли со мною. Добравшись до поля, мы обнаружили, что боярин нас опередил. Он велел нам разобрать пики и мушкеты (бывшие наготове) и показать, как мы умеем владеть оружием. Я с удивлением сказал ему, что если бы знал об этом заранее, то прихватил бы одного из моих слуг — тот, возможно, обращается с оружием получше меня — и добавил, что владение оружием — последнее дело для офицера, а самое существенное состоит в руководстве. Прервав меня, он заявил, что даже лучшие из полковников по прибытии в эту страну должны так поступать. Я ответил: «Раз уж таков обычай, я готов» — и, управившись с пикой и мушкетом во всех позитурах к его полному удовольствию, вернулся домой.
9 сентября. В понедельник было приказано записать меня майором в пехотный регимент полковника Дэниэла Крофорда и [выдать] нам вознаграждение за прибытие в страну, или за прием. Мне полагалось 25 рублей деньгами и столько же соболями, 4 локтя сукна и 8 локтей Дамаска, а остальным — соответственно. Однако канцлер оказался весьма бесчестным малым и день за днем отделывался от нас в ожидании взятки, каковая здесь не только обычна, но и считается обязательной. Ничего о том не ведая, я дважды или трижды выражал ему возмущение, не получил вразумительного ответа и подал жалобу боярину, который с легким укором дал ему новый наказ. Сие рассердило дьяка еще более, и он по-прежнему нами пренебрегал…я в третий раз отправился к боярину и весьма откровенно заявил, что не знаю, кто же обладает высшей властью, он или дьяк, ибо тот не повинуется стольким приказаниям. При этом разгневанный боярин вызвал дьяка, схватил его за бороду и встряхнул раза три-четыре со словами, что, если я пожалуюсь снова, он велит бить его кнутом. После отъезда боярина дьяк явился ко мне и начал браниться, а я без всякого почтения (коего у них и так в избытке) отплатил ему той же монетой. Я заявил, что мне безразлично, дадут мне что-нибудь или нет, лишь бы позволили уехать отсюда обратно.
С таким намерением я вернулся в Слободу и стал основательно размышлять, как выбраться из этой страны, столь далекой от моих ожиданий и несогласной с моим нравом. Ведь я послужил стране и народу, где иностранцы имеют великий почет, пользуются такою же славой и даже большим доверием, чем сами туземцы, и где для всех достойных людей открыт свободный путь ко всем воинским и гражданским почестям; где в краткий срок, посредством бережливости и усердия, можно приобрести положение; где в супружестве нет стеснения или различия между туземцами и иностранцами; где многие достигают больших состояний, чинов и других почетных и прибыльных преимуществ; где, сверх того, достойным и заслуженным лицам обычно даруется индигенат (гражданство); где унылое выражение лица или покорное поведение означают трусость и малодушие, а уверенное, величавое, но неподдельное обличье — добродетельное благородство; где надменность людей сопровождается и умеряется учтивостью и приязнью, так что при встрече с подобными натурами [эти качества] состязаются в превосходстве.
Здесь же, напротив, я убедился, что на иноземцев смотрят как на сборище наемников и в лучшем случае (как говорят о женщинах) — necessaria mala [ ]; что не стоит ожидать никаких почестей или повышений в чине, кроме военных, да и то в ограниченной мере, а в достижении оных более пригодны добрые посредники и посредницы, либо деньги и взятки, нежели личные заслуги и достоинства; что низкая душа под нарядной одеждой или кукушка в пестром оперении здесь так же обыкновенны, как притворная или раскрашенная личина; что с туземцами нет супружества; что вельможи взирают на иностранцев едва ли как на христиан, а плебеи — как на сущих язычников; что нет индигената без отречения от былой веры и принятия здешней; что люди угрюмы, алчны, скаредны, вероломны, лживы, высокомерны и деспотичны — когда имеют власть, под властью же — смиренны и даже раболепны, неряшливы и подлы, однако при этом кичливы и мнят себя выше всех прочих народов.
[……]. Пока я прогуливался по площади, подошел стряпчий с двумя стражниками и пригласил меня зайти в Приказ. На мой отказ он заявил, что ему велено применить силу, если не пойду добром. Когда я вошел, главный стряпчий Тихон Федорович Мотякин принял меня очень вежливо и преподнес грамоты в разные ведомства на деньги, соболей, Дамаск и сукно для меня и моих спутников. Я отказался наотрез и заявил, что подожду приезда боярина, коего надеюсь переубедить и добиться отпуска из страны. Сей стряпчий …послал за моим полковником (Кроффордом). Они вдвоем говорили, что стремиться к отъезду для меня будет пагубно, ибо русские вообразят, будто я — католик, прибывший из страны, с которой они воюют, — явился к ним лишь как лазутчик, чтобы сразу же уехать; если я упомяну о чем-либо подобном, меня не только не отпустят, но и сошлют в Сибирь в дальнее место и никогда больше не станут доверять. Сие и впрямь меня поразило, учитывая подлую и подозрительную натуру этих людей, так что с великой неохотой я согласился взять грамоты за наше прибытие в страну.
Декабрь. Согласно приказу я перебрался на квартиры за речку Яузу, в Таганную и Гончарную слободу внутри Земляного вала. Здесь я занял квартиру в доме богатого купца, который использовал все средства к моему удалению.
Декабрь. Боярин Илья Данилович Милославский собрал 600 солдат из нашего полка, определил их как новосозданных стрельцов в новый стрелецкий полк и передал голове Никифору Иван[овичу] Колобову. При этом солдаты весьма горевали и многие из них разбежались. В то же время мне было приказано обучить сего голову, или полковника, пехотной дисциплине, ибо он никогда прежде не служил в пехоте и не знал ничего, что относится к командованию полком.
[По имени этого стрелецкого полконика в Москве названы Колобовские переулки, рядом с МУРом на Петровке, 38 — прим. ред. НМ]
Прежде чем излагать далее ход моих личных дел, я должен кое-что сказать о событиях общественных. Год Спасения нашего 1660-й был весьма счастливым для поляков. В начале года они замирились со шведами и очистили от них Пруссию; … осадили и взяли Литовский Брест; отбили военной хитростью Могилев; … одолели князя Ивана Андреевича Хованского при Ляховичах и князя Юрия Алексеевича Долгорукого при Басе и Губарях; разбили и захватили целую армию московитов под Чудновом. Они привели к покорности казачество, разместили свои войска на Украине среди казаков и овладели большинством городов и крепостей к югу и западу от Борисфена {Днепра}.
Знать и начальные особы провели зиму в пиршествах и увеселениях, а большую часть лета — в совещаниях. Тем временем войска, устав от задержки жалованья, составили союз. На всеобщем съезде, куда прибыли депутаты от большинства пехотных полков, они решительно отказались состоять под командой гетманов, подчиняться или следовать их приказам, пока не будут удовлетворены жалованьем. Сие крайне поразило поляков и спутало их намерения продолжать войну с московитами и подчинить остальных казаков на Украине. Тем самым в этой стране русские получили время перевести дух, а среди казачества возникло великое смятение. Множество корыстных и беспокойных людей надеялось посредством таких смут разбогатеть или? по меньшей мере? избавиться от нужды. Многие также примкнули к мятежу и стремились отличиться в надежде прослыть деятельными и снискать почет.
Воистину, державам, государствам и всем делам человеческим присущи кризисы. Казалось, королевство Польское пережило свой кризис в годы Искупления нашего 1655, 56 и 57, и после стольких бедствий Богу угодно было явить милосердие и восстановить оное в прежнем блеске и славе. За много лет у него не было лучшей возможности и вероятности для выздоровления, чем в 1660 году, когда из-за злополучных распрей и заговоров оно как будто снова впало в несчастье. Если правомерно углубиться в тайны Всемогущего, сие не может быть приписано ничему более, как неблагодарности поляков за столь великую и знаменательную милость Божию в даровании им таких побед и преимуществ над врагами, а также их чрезмерной дерзости и другим грехам.
Вспоминаю об одном событии, по моему мнению, весьма недостойном (если не приводить худший эпитет). На праздник Тела Христова состоялось великое шествие в Новый город [Варшавы], к церкви, посвященной Святой Деве, куда впереди духовенства внесли все знамена, захваченные годом ранее у московитов и казаков. Среди сих знамен было три, взятых под Чудновом; они принадлежали воеводам, или генералам, и представляли изображения святых, а одно — с образом Святой Девы — несли позади прочих. Когда появился архиепископ со Святыми Дарами, эти знамена были брошены наземь, и все стали их попирать. Король казался недовольным. Он повелел поднять знамена — поступок весьма благочестивый и королевский. Я воздержусь от дальнейших слов об этой прекрасной, плодородной, но злополучной стране и продолжу.
1662. Января 13, понедельник. Татары предприняли набег до самого Севска, и 400 солдат нашего полка с русскими офицерами были отправлены для удержания проходов через засеки — это полосы леса, растущего столь густо, что коннице не пробраться, да и пехоте едва ли, кроме как по большим дорогам, кои укреплены фортами. Оные татары, бесчинствуя до самого Карачева, захватили много пленных и знатную добычу, но на обратном пути, у деревни Прутки, ночной порою были застигнуты врасплох и разгромлены князем Григорием Семеновичем Куракиным. Пленные и большая часть добычи были возвращены, а множество [татар] перебито и захвачено; среди пленных был мурза из князей Ширинских или из рода Гиреев — это семейство [Крымского ]хана.
В Москву прибыли шведские послы для ратификации мирного договора. В это же время от царя готовилось большое посольство, дабы поздравить нашего короля со счастливой реставрацией [английский король Яков II Стюарт. Его сторонники «якобиты»; от них и «якобинцы» произошли].
С медными деньгами ежедневно было хуже и хуже. В начале сего года 5 или 6 шли к одному серебром, а когда я приехал в страну — всего по 3. Причиной ежедневного падения было то, что большое количество оной ввозилось тайком из-за моря, а в Москве и других городах чеканилось частными лицами. Было поймано много фальшивомонетчиков, каждому из коих отрубали руку, били кнутом и ссылали в Сибирь, изъяв имущество в казну, но ничто не помогало. Открылось, что даже кое-кто из знатных особ прикладывает руку к такой подделке.
Всю эту зиму я провел в невыразимых усилиях и заботах. Дважды в день я должен обучать полк, и не проходит дня без приема или передачи солдат для отсылки по своим гарнизонам и полкам. Ведь все наши солдаты были всего лишь беглецами, коих губернаторы ловят по местам их проживания и отправляют в Москву. Да и отсюда редкий день кто-нибудь не убегал.
Февраля 13. … Все это время я пребывал в сугубом недовольстве моим настоящим положением здесь и обдумывал все мыслимые пути, как освободиться из сей страны и службы. Однако, не видя никакой возможности, я впал в сильную меланхолию, что и было причиной затянувшегося недуга.
Меня долго держал в неведении боярин по имени Федор Андреевич Милославский, назначенный великим послом к шаху Персидскому. Зная, какой успех может доставить умело направленная взятка, я нашел способ преподнести ему сотню дукатов, а его maior domo, который должен был хлопотать за нас, — конскую сбрую, что стоила мне 20 дукатов. Я желал, чтобы он добился у царя позволения мне и капитану Мензису отправиться в его свите в Персию. Он взялся за это весьма усердно и обещал устроить дело, но после 6-недельных ходатайств, ввиду невозможности чего-либо достичь, я отступился.
25 июля (4 августа) 1662. МЕДНЫЙ И СОЛЯНОЙ БУНТ В МОСКВЕ
Дневник П. Гордона
Июля 5. Рано утром, когда я обучал полк на поле у Новоспасского монастыря, к нам явился полковник Кросфорд, сообщил, что в городе великое смятение, и дал приказ выступать к Таганским воротам. Я осведомился, где император, и узнав, что он в Коломенском, советовал идти туда, на что полковник никак не соглашался.
В сильном нетерпении я убеждал полковника идти в Коломенское, но он все не желал выступать без приказа. У нас в полку было около 1200 человек, в том числе 800 мордвин и черемисских татар, кои, верно, не стали бы сочувствовать или примыкать к мятежникам и бунтовщикам; остальные — пестрая смесь из русских — не стоили большого доверия.
Мы дошли до Кожуховского моста, где получили приказ остановиться, охранять мост и захватывать беглецов. К этому времени два стрелецких полка [Артемона Матвеева и Семена Полтева] явились и были пропущены через задние ворота дворца. Они соединились с всадниками из придворных и, произведя нападение через большие ворота, без особого риска и труда рассеяли [мятежников], одних загнали в реку, других перебили и множество взяли в плен. Многие к тому же спаслись. Из сих бунтовщиков множество на другой день было повешено в разных местах, а около 2000 с женами и детьми впоследствии сослано в дальние края. Все иноземные офицеры получили за сие дело небольшие пожалованья или награды.
1662-1663 году. Посольство в Вену.
40/27. Иван Яковлевич Коробьин. Стольник. Был посланником к императору Леопольду для переговоров о посредничестве в заключении мира между русскими и поляками (21.9.1662).
[РСК; Белокуров С. А. Списки дипломатических лиц русских за границей и ино-странных при русском дворе (с начала сношений по 1800 г.). Вып. I. Австро-Венгрия // Сборник московского главного архива министерства иностранных дел. Вып. 5. М., 1893. С. 261].
Дневник П. Гордона
Полковник Иоганн фон Ховен женился на вдове полковника Манго Кармайкла. Здесь (на свадьбе) я исполнял ту же должность (был резчиком) при том же обществе, что и в прошлый раз. Я перебрался в Слободу и жил в одном доме с полковником Томасом Крофордом. Я сделал это, дабы отогнать меланхолию и побыть в разнообразном обществе.
Полковник Иоганн Мёвес женился на одной вдове. Я был у них резчиком. Подполковник Уинрэм и лейтенант Хэй, повздорив с двумя немцами, пошли драться на дуэли за Яузу и вернулись оттуда с честью и целыми шкурами. … Полковник Мевес и ротмистр Бернет, поссорившись вечером за игрою, до рассвета отправились верхом на дуэль одни, без секундантов. Я последовал за ними, разнял их и сделал добрыми друзьями.
НАДПИСЬ НА МОГИЛЬНОЙ ПЛИТЕ
Мевесъ: Ao 1676 d. 27 Februarii. Hier ruhet in Gott seelig verschieden wey. hoch und wohledelgeborner gestrenger fest und mannhafter Herr Jahnan Mewes dero Tzarl. May. Wohlbehalt gewesener Obrister ruhet allhier in seinem Schlafkaemmerlein und erwartet sambt allen Christ’glaubigen amjüngsten Tage.
A.W. Fechner. Chronik der Evangelischen Gemeinden in Moskau. B. Moskau. 1876, S. 679). [Московский некрополь. Т. 2. СПб., 1908. С. 242]. Плита была найдена близ кирхи Св. Михаила в Немецкой слободе.
Приблизительный перевод надписи с позднесредневекового немецкого языка:
«1676 год. 27 февраля. Здесь покоится с миром душа свободнорожденного доблестного и мужественного господина Jahnan Mewes. Его Царского величества, бывший безупречный полковник покоится здесь, в своей «спаленке» и ожидает вместе с верующими во Христа дня Страшного Суда».