ТУРКЕСТАН. Интурист СССР. 1935
9.05. 1966. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА — Н.М. Михайловой в Бухару
Дорогая Натулька! Единственную твою открытку о верблюдах и ишаках, которые привели тебя в состояние восторга, я получил. С тех пор – ничего.
А между тем, на тех координатах, где ты наслаждаешься обществом ишаков (возможно, не только четвероногих!) потрясали землю землетрясения, проносились ураганы… Как ты всё это переживала, как реагировали на это твои сейсмографические аппараты? И что они предсказывают на ближайшее будущее.
Я закончил свои экономические исследования и провел симпозиум с Таней и Мишей, но… контакта не получилось. Чувствовалось мною твое отсутствие. Была бы ты, всё прошло бы острее.
Во всяком случае, я рассчитался со своей темой целиком, и теперь ищу новую тему из области литературно–исторической, но пока ещё не нашел. Если ты что-нибудь придумаешь достойное моего ищущего истины ума, то подскажи мне.
После трехнедельного перерыва я был сегодня у Сергея Ивановича. Он заметно сдал по всем статьям: ещё больше ослеп и оглох, а главное, перестал его слушаться язык. Как всегда, он был рад мне и пытался много говорить, но пришлось с большим напряжением догадываться, что он говорит.
… Понять не могу, почему Москва вот уже несколько месяцев увлекается старыми романсами начала XX века. Нет, не теми старинными романсами Варламова, Давыдова, Глинки, которые так чудесно пели Обухова, Гмыря, Катульская, и которые вполне обладают неувядающей красотой. Нет, увлекаются сентиментальными пошловатыми романсами моей юности, вроде: «Отцвели уж давно хризантемы в саду…», «Под душистою веткой сирени…», «Мы сидели с тобой…».
Не понимаю, как экономический базис позволяет так нагло издеваться над собой такой пошлой надстройке! Обнимаю и целую тебя, моя внучонка. Не забывай меня и пиши. Твой дед.
Примечания. Обухова Надежда Андреевна (1886 – 1961) – певица. Народная артистка СССР (1937). Гмыря Борис Романович (1903 –.1969, Киев) – оперный бас. Народный артист СССР (1951). Катульская Елена Климовна (1888 – 1966) – певица (сопрано). В 1913 – 45 в Большом театре.
30.05. 1966. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА — Н.М. Михайловой в Бухару
Моя дорогая Натулька! Не мог тебе сразу ответить на твое письмо, не находил для этого времени. Я в курсе твоих путешествий, но недоволен тобой, что ты до сих пор не обследовала как надо Самарканд. Немедленно исправь эту свою ошибку. Сегодня в Москве открывается Международная Океанографическая конференция, а тебя нет… Все твои путешествия я проверяю по большой карте, но Репетека не обнаружил.
Мой спортивный интерес, конечно, упёрся в матч Петросян–Спасский. Ещё до начала матча я прогнозировал победу Спасскому. И вот 19-ю партию он выиграл с разгромом у Петросяна, изуродовав его, как «бог черепаху». Теперь я уже не сомневаюсь, что он победит. Пиши. Будь здорова, весела и любознательна. Обнимаю тебя и целую. Привет от А.И. Твой дед.
Путевые заметки: «Восточные сказки».
1966 – БУХАРА
ВОСТОЧНЫЕ СКАЗКИ
1966 – 1970 годы. Бухара, Хива. Самарканд.
Галине Александровне Ярошевской
1976. Хорезм, Топрак–Кала, Устюрт
«Азия! Это слово вызывает в памяти сказочные картины и легенды — сокровища Голконды, поход Александра, ароматы Аравии, полчища Чингизхана… Однако действительно ли она такова, эта Азия? И не окажется ли действительность более причудливой, чем сон?…» Пьер Гуру «Азия»
В Среднюю Азию я попала благодаря Галине Александровне Ярошевской — мы работали с ней в одном отделе Института Физики Земли, и в 1966 она взяла меня в свой Бухарский отряд. Хотя, конечно, для меня самым глубоким переживанием там было знакомство с Сергеем Николаевичем Юреневым. Пять лет тому назад в память о нем я написала очерк «Благодарение», и он напечатан в журнале «Москва» № 8 за 1990г. Там все сказано, и я не буду повторяться.
Выход из России среднеазиатских республик почему-то гораздо меньше трогает меня. Азия осталась для меня экзотикой, страной чуждой и в религиозном, и в культурном отношении. Из всех мировых религий Ислам казался мне самым приземленным, а из древних священных книг Коран — самой скучной. Но вот А.С. Пушкин нашел в нем источник вдохновения и написал «Подражания Корану». Он считал, что «многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим языком».
Мне ближе мнение тех «нечестивых», о которых Магомет говорит в главе «Награды»: «Нечестивые думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен». А «нравственные истины», изложенные в Коране, мне довелось читать на поэтическом языке Омара Хайяма:
Ты учишь: «Верные в раю святом
Упьются лаской гурий и вином».
Какой же грех теперь в любви и пьянстве,
Коль мы, в конце концов, к тому ж придем?
Притом, что народы Средней Азии кем только не завоевывались, начиная с Александра Македонского, они с древности имели собственную государственность. Последним завоевателем их явился тоже Александр — русский царь Александр II Освободитель. Хотя и здесь мы находим в истории слабые следы добровольного присоединения (Хивинский хан в 1700 г. просил Петра I о принятии в подданство), не будем лицемерить — признаем, что Россия в 1868-84 годах насильственно подчинила себе Среднюю Азию. Неудивительно, что сильные позывы к самостоятельности проявились сразу после Революции 1917.
Большевики жестоко подавили эти попытки, и память об этом новом насилии сохранялась все десятилетия советского периода. По приезде меня сразу предупредили, что в присутствии узбеков ни в коем случае нельзя упоминать имен Буденного и Фрунзе, с которыми были связаны воспоминания о кровавых событиях 1920-х годов. Разговоры о плохом отношении к русским шли уже тогда среди тех, кто жил там постоянно, но мы, люди приезжие и временные, редко замечали эту неприязнь, возможно, из-за присущей восточным людям способности скрывать свои истинные чувства. Кто знает, возможно, те случаи приязни, их доброго отношения к нам, о которых мне хотелось бы рассказать, на самом деле плод моей фантазии и их восточной хитрости. Но ведь это всего лишь «сказки», и я утешаю себя тем, что»сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок».
ВОСТОЧНЫЙ БАЗАР
Ранним утром со всей округи едут люди на базар в Бухару — на осликах, велосипедах, на скрипучих арбах. Базар — средоточие города; торговля — нерв Востока. С восходом солнца на маленьких тележках везут уложенные в высокие стопки круглые лепешки; зажигают огонь под огромными котлами с маслом и пламя весело играет на причудливо изогнутых стволах саксаула. В кипящее масло бросают рыбу из реки Зеравшан. Слышатся первые удары молота по наковальне — величественный и красивый старик-кузнец в окружении юношей-сыновей начинает трудовой день. Кричат ослы, гремит радио, жикают ножи в руках точильщиков. Становится жарко, пыльно, красочно. В низких нишах на ковриках сидят неподвижные старики и продают всякие чудеса: кинжалы в кожаных расшитых ножнах, тыквенные табакерки для насса, деревянные гребни, пиалки, чайники с отбитыми носами, батарейки, неведомого назначения снадобья, травки, иногда камни. Старики весь день пьют свой зеленый чай, поглаживая бороды.
На длинных прилавках и просто на земле — груды урюка, изюма, прозрачного винограда, ярко-оранжевых дынь. Корейцы продают рис — гималаи риса. Туркмены продают живых кур — здесь их кудахтанье сливается с гомоном толпы и азартными криками болельщиков петушиных боев.
Рыба готова — горячая, с золотой корочкой. Укладываешь ее в круглую лепешку и идешь в ближайшую чайхану рядом с грязным запущенным хаузом-бассейном. В старые времена в его чистой воде вдоль вертикальных стенок длинной чередой плыли большие рыбы. Теперь все запустело — хаузы, древние мечети, минареты и медресе. На их главах и ярко-голубых куполах свили гнезда аисты. Высоко над суетой и гамом человеческого бытия они выводят птенцов и часами неподвижно стоят в своих жилищах.
Вместе с заходом солнца базар пустеет, скрипят арбы, ослики увозят своих хозяев по домам. До следующего дня.
ДЯДЮШКА САИД
В 1966 году я снимала комнату в узбекском квартале у дядюшки Саида. Улочки здесь узкие, пыльные и грязные. Дома с плоскими крышами из глинобитного сырца-кирпича глухими стенами без окон выходят на улицу, а внутри — четырехугольный двор. В нем навес над настилом, увитый виноградом, — здесь вечерами собирается вся семья на вечернюю трапезу. Иногда и здесь можно увидеть маленький хауз, над ним куст с розами, в воде его отражение и птица-гусь с изумрудной шеей. Это для красоты — на Востоке страсть к торговле удивительным образом совмещается с совершенно бескорыстным преклонением перед красотой камня, птицы и цветка.
У дядюшки Саида была очень большая семья — сыновья, дочери, невестки, зятья, их дети — чумазые мордашки, круглые черные глаза, приветливы, непосредственны и даже назойливы: «Кефир дай! Семешки дай!» — так встречали они меня каждый вечер, когда я возвращалась с работы. Но взрослые были сначала замкнуты и ограничивались молчаливым приветствием — поклон головы, руки сложены на груди.
Время шло, и уже через неделю жена Саида прислала мне блюдо с пловом — его принес самый шустрый мальчишка Тимур. Так и повелось. Я не знала, что делать, потому что не могла их отблагодарить. Они плохо знали русский, а я совсем не знала узбекский, и мы понимали друг друга с помощью улыбок и благожелательных взглядов.
Через год я вновь была в Бухаре. Это было зимой, в феврале. Уже начал цвести и благоухать миндаль. Узбеки кутались в стеганые полосатые халаты, улочки были безлюдны, ребятишки попрятались в домах. Я подошла к дому дядюшки Саида и увидела его в крошечном садике — он подстригал розовые кусты. На одном из них красовалась шафранная роза. Он подарил ее мне.
РЕПЕТЕК
Однажды мы втроем — Галя, Лёня и я — поехали в Репетек, чтобы посмотреть пустынный заповедник. Это в Туркмении, за Чарджоу.
Поезд пришел на станцию в два часа ночи. От света звезд серебрились саксаулы, песчаные дорожки, резкие тени от домов падали на землю. Мы немного поспали на половичках в коридоре станции заповедника — дверь была открыта, а людей мы не нашли.
Встали продрогшие с восходом солнца и, выйдя на крыльцо, замерли от восторга — перед нами был райский сад. Горели кусты акации с оранжево-красными цветами; невиданный нами доселе фантастический кяндым — пушистые, воздушные кусты, усыпанные нежно-розовыми, светло-зелеными, красными и желтыми шариками. Розовый саксаул. Директор заповедника Сухан взял нас с собой на машине в Кара-Кумы — он ехал за топливом-саксаулом — и мы увидели пустыню. Высоченные барханы, на плотном песке прочерки и сложные узоры тонких линий и точек — следы змей, ящерок, навозных жуков — скарабеев. На вершинах — столбики тушканчиков.
Вернувшись, застали только что прибывшего из древнего Мевра сотрудника станции Петю Гунина —он оказался выпускником нашего Геофака. С ним приехали шоферы, которые гнали машины в Ургенч. Мы с ними так хорошо посидели — ели суп из зайчатины, пили верблюжье молоко и много-много вина. Наутро шоферы предложили довезти до Чарджоу. Незабываемое путешествие по бесконечным застывшим валам песчаного моря, где изредка мелькали островки с грудами юрт и обшарпанных верблюдов.
Жив ли Репетек? Этот заповедник был основан еще при Российской империи, в 1912 году, выжил и процветал в империи Советской. Как-то ему живется теперь при новом туркменском хане? Там нет воды, ее привозили по железной дороге в цистернах. Возят ли сейчас?
ДРУЖБА НАРОДОВ
Прошло десять лет. Сергей Николаевич умер от рака и был похоронен на городском кладбище в Бухаре. Когда в 1976 году я осталась без работы, мне посчастливилось еще раз побывать в Узбекистане, но теперь не в Бухарском ханстве, а в Хивинском и Хорезме. Там многие годы велись раскопки, и меня взяли геодезистом в экспедицию от Археологического института.
Однажды мое московское начальство послало меня к местным археологам, которые копали крепость Джампак-Калу VIII века на обрыве (чинке) Устюрта. Из Нукуса меня сопровождал в этот отряд местный археолог татарин Эдик, и мы с ним за время дороги подружились. Приехали в отряд, а там одни мужчины — я была в ужасе. Вдруг приставать будут. Начальник отряда каракалпак Мирзамурат тут же отвел меня в заросли, где на берегу арыка с солоноватой и чистой водой стояла заранее поставленная для меня палатка.
По случаю нашего приезда был устроен пир. Ели замечательно приготовленную рыбу — сазана и судака; пили коньяк и вино. Нас было пятеро — каракалпак Мирзамурат, казах Нуриман, татарин Эдик, еще один казах Кордабай-ага — он-то все и готовил и нас потчевал, и я, русская, — они стали называть меня Наташа-Ханум, потому что произносить Наталья Михайловна они сочли затруднительным.
1976. Устюрт. Слева направо: казах Нуриман, русская — Наташа-ханум, каракалпак Мирзамурат и татарин Эдик.
Около полуночи на лагерь внезапно обрушился страшный ураган, и ветер сорвал несколько палаток — я такой бури и на море не видала. Вода лилась с небес сплошным потоком, промочила иссохшие на солнце пески и «высветила» контуры скрытых песками домов, хумов (кувшинов), древних мостовых. В этом мы убедились, когда утром пришли в крепость. Три дня не покладая рук мы вчетвером делали съемку, чтобы успеть нанести на план все, что ненадолго «высветилось» и должно было исчезнуть под палящими лучами солнца.
Наша дружеская пирушка, вместе пережитая опасность, а главное, совместная работа, которой мы все отдавались с радостным увлечением, — все вместе так нас сблизило и сдружило, что, уезжая от них, я чуть не плакала. За ударную работу Мирзамурат выдал мне полевые за месяц — 150 руб. за три дня. Ни до, ни после этого я так много за день не зарабатывала.
Мирзамурат — молчаливый, внимательный и заботливый до изысканности — притащил мне с Устюрта «ласточкины хвосты» — камушки гипса. Толстый, ироничный и улыбчивый казах Нуриман вначале недоверчиво ко мне относился — казахи не любят русских. Но и он подобрел. А уж Эдик — такой живой, такой добрый человек. Худенький, непоседа, безотказный.
Накануне моего отъезда Эдик приготовил сырую рыбу («хе» по-корейски) в уксусе и с перцем. Мы запивали ее шампанским и все немного грустили, потому что знали, что больше никогда не увидимся. Не пойдем вместе в утренних лучах солнца к крутому обрыву Устюрта, не будем с азартом отыскивать темные контуры древних строений и разглядывать скорпионов, которые прячутся под камнями от жгучей жары. Ну, да ведь счастье всегда коротко, а на этот раз оно продлилось целых три дня.
Его мгновение запечатлелось всего на одной фотографии, где мы сидим все четверо — казах, татарин, каракалпак и русская, но у меня в сердце оно сохранилось все, целиком. Поэтому я не верю, что не было «дружбы народов» — она была.
Вся Бухара любила «колон-бобо» (высокого старика) русского археолога Сергея Николаевича Юренева. Они знали, что и он их любит. Он опекал и старых, и малых. В его худжре я постоянно встречала отроков, узбеков и русских, — они брали у него книги, беседовали. Своих московских посетителей он возил в кишлак Убо к бабушке Хамро (она делала глиняные игрушки) и в Гиждуван, где мастер–усто Усман творил красочные блюда. За могилой Сергея Николаевича, говорят, ухаживает одна узбекская семья.
См. на сайте и в ю-тюбе: док. фильм «Бухара-70»