Лето 1962. Производственная практика
на судах ТИНРО во Владивостоке.
1962. Владивосток. Порт
Производственную практику после 4-го курса океанологи проходили в разных местах. Четверо из нас — на судах ВНИРО во Владивостоке. Это был мой самый сказочный рейс: Владивосток — Цусима — Восточно-Китайское море — неожиданный Заход в Нагасаки — острова Рюкю. Об этом рейсе я могу рассказать подробно и вполне достоверно, потому что от него сохранился документ — мой Дневник.
ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА — Н.М. Михайловой
Адрес: Владивосток, ул. Ленина, д. 20. ТИНРО
Москва, Трехпрудный пер., дом 8, кв. 60
15 июля 1962. Милая моя Натулька! Спасибо тебе за письмо из Владивостока от 7 июля. С большим интересом я проследил весь твой маршрут по большому атласу. Аж, самому захотелось на корабль, ехать, ехать и, сидя в шезлонге, без конца смотреть на море и на небо. Хотя ты мне и написала, что месяца через два будешь в Южно–Курильске, но Таня мне сказала, что ты через две недели опять будешь во Владивостоке, и дала твой адрес. Ежели до тебя это письмо дойдет, то ответь мне на следующие вопросы:
1). Одна ли ты дева на корабле, или есть ещё и сколько? 2). Сколько человек вообще на корабле? 3). Отдельная у тебя каюта или общая? 4). Хорошо ли кормят и во что это тебе обходится? 5). Какие развлечения? 6). Интересная ли работа?
Вчера передавали по радио, что известный француз [Жорж Уо] спустился около Курильских островов в батискафе на глубину 9,5 км в Курильскую впадину и пробыл там 3 часа. Сделал очень интересные фотосъемки.
Примечание Н.М. Первое погружение человека на дно Марианского жёлоба было совершено 23 января 1960 года лейтенантом ВМС США Доном Уолшем и французом Жаком Пикаром на батискафе «Триест», который спроектировал отец Жака Огюст Пикар. Приборы зафиксировали рекордную глубину — 10 918 м). В письме Ю.А. Коробьина речь идет о менее известном спуске. Капитан француз Жорж Уо в 1962 году на батискафе «Архимед» спустился на глубину 9545 метров в районе Курильских островов. «Архимед» создавался для погружения на дно Марианской впадины, однако батискаф «Триест» опередил «Архимеда». В этой области так же, как в космонавтике, в те годы шло острое соревнование между СССР, Европой и США.
Я не знаю, что тебя особенно интересует в океанологии, но хотелось бы подтолкнуть тебя на одну исключительно важную тему. Исходя из того, что водная поверхность земного шара больше, чем вдвое превышает поверхность его суши, и что основной процесс органической жизни на земле – фотосинтез, и что этот процесс с гораздо большим эффектом может осуществляться зелеными растениями в воде, чем на суше, необходимо добиться продуктивного и экономичного превращения этих водных растений в питательное вещество.
Надо знать, что темпы роста населения земного шара стали совершенно исключительными. Вот тебе цифры: за 100 лет с 1850 до 1950 г. население удвоилось с 1,2 миллиарда до 2,5 млрд. В 1960 году – уже почти 3,0 млрд. А через 40 лет, то есть к 2000 году, будет 6,5 миллиардов человек, то есть за 40 лет население увеличится больше, чем вдвое. Всю эту ораву надо будет кормить, а надо тебе сказать, что в настоящее время нормально питаются только Европа и Америка, а вся Азия (особенно Индия, да и Китай, и Африка) живут, в массе, впроголодь.
Поэтому ты станешь благодетельницей рода человеческого, ежели найдешь метод добычи из любимого тобою океана вкусных харчей. Ты, наверное, знаешь об этом больше меня, но я не слышал от тебя, что тебя эта тема особенно интересует. Через 40 лет тебе будет всего на всего 61 год. И ты будешь не только свидетельницей, но и активной участницей жизни в 2000 году! Очень прошу тебя позаботиться о том, чтобы тогда – в 2000 году – все люди после обеда вставали из-за стола мало-мало сытыми.
Ну, что тебе сказать о себе? Живем мы на даче в Переделкине по Киевской дороге – 18 км от Москвы. Снимаем комнату с террасой прямо в сосновом бору. Воздух упоительный, а в Москве дышать нечем, несмотря на холода и дожди. Кое–что пишу, но больше читаю. Крепко тебя, моя хорошая, обнимаю и целую. Твой дед.
СРТ «Жемчуг» . «Первенец» был такой же.
1962.-СРТ Жемчуг (такой же СРТ Первенец
1962. Ю. Безруков и Н. Сеземан на практике. Чукотка. Бухта Провидения
ПИСЬМА МОЕГО ДЕДА во Владивосток. Лето 1962
7 августа 1962. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА — Н.М. Михайловой
Адрес: Владивосток, ул. Ленина, д. 20. ТИНРО
Милая моя Натулька, письмо твое получил и был ему очень рад, но вот, что меня встревожило: сначала по радио, а потом и в газетах сообщили, что 3–4–5 августа по всему тихоокеанскому побережью и над Японией пронесся свирепый тайфун. А «Первенец» вышел 28 июля и, значит, как раз угодил в этот тайфун. Где вы его встретили? И где от него укрылись? Я не хочу думать, что с вами случилась какая-нибудь беда, потому что в наше время о всяких таких тайфунах заранее известно, и всех, кого надо, предупреждают. Но ведь тут и в гавани могло здорово потрепать. Ты мне об этом напиши обязательно. Едва ли ты догадаешься дать Тане успокоительную телеграмму в эти тревожные числа. Таня была у нас на даче 3–го августа, ещё до получения известий о тайфуне (это известие было от 4–8 авг.), а с тех пор я её не видел и потому не знаю, была ли от тебя телеграмма.
1962. Вост.- Китайское море. СРТ «Первенец. Отбор проб.
Ты пишешь, что на судне 27 человек, включая команду. А все-таки, сколько же человек команды и сколько «ученого» персонала? Не думаю, чтобы тебе особое удовольствие доставляла каюта на четырех женщин разнокалиберного психологического и интеллектуального профиля. Куда бы лучше иметь каюту на двух. Что ты занимаешься высшей математикой, это, конечно, правильно. Теперь без этой дисциплины шагу ступить нельзя, не то, что в наше время.
Хотя старики (особенно Анна Ивановна) и ворчат, что современная молодежь малокультурна и безграмотна сравнительно с нашим поколением. Но я считаю такой взгляд старческой аберрацией ума и думаю, как раз наоборот: современная молодежь – и школьная старших классов, и студенческая – гораздо больше поглощает знаний, чем мы в эти годы.
И гораздо больше знают и науки, и жизнь. Мы, конечно, знали классику, которая теперь совсем и ни к чему, лучше знали литературу и историю, но еле–еле нюхали математику и физику и совсем не нюхали химии и биологии. А от всякого производства совсем были далеки, а теперь смычка школы с производством дает молодежи очень много.
Что касается ведения дневника, то я считаю это занятие совершенно необходимым для всякого вдумчивого человека. Особенно в наше время, когда внешнее давление ложится таким тяжелым прессом на индивидуальное сознание. Как писал один неведомый миру поэт (так дед называл себя):
А самолеты и автомобили
И радио, сверлящее нам уши,
Погнали в бешеной кадрили
И нашу жизнь, и наши души!
Вперёд, скорей, не хнычь, не плачь!
Без остановки мчатся вскачь
Лихие скакуны – и время, и пространство.
Ну, так во время этой скачки, очень не вредно уединиться и в полной тишине оглянуться на себя самого и записать свои мысли. А если их не записывать, то они уйдут бесследно, а надо, чтобы они оставили следы. Крепко тебя обнимаю и целую, моя внучонка. Твой дед.
7 сентября 1962. ПИСЬМО Ю.А. КОРОБЬИНА — Н.М. Михайловой во Владивосток
Дорогая Натулька, вчера Таня мне позвонила и сказала, что 13 сентября твой «Первенец» вернется во Владивосток. Спешу написать тебе, чтобы письмо застало тебя. Твои успокоительные телеграммы что-то не увязываются с газетной информацией, которая всё время сообщала, что в том район, где проходил «Первенец» дули тайфуны, и каждый называли их имена, из которых я запомнил одно – «Опал». Напиши мне правдиво, как вас там потрепало, и как это на тебе отразилось, и по каким координатам ты собираешься дальше бороздить океан.
Что сказать о себе? Из ста летних дней едва ли можно набрать десяток, когда не было дождя, и солнце не только светило, но и грело. Можно прямо сказать, что лета в нашей области не было. На следующей неделе Анна Ивановна уедет на месяц на Кубань, и я останусь один. Дневное время буду проводить в библиотеке. С удовольствием прокатился бы в погоне за теплом на Черное море, но на оплату такого вояжа не хватит дензнаков. … А ещё предвкушаю удовольствие встречи с тобою. Кроме формального отчета, который ты должна сдать в университет, ты подготовь ещё пространный доклад о своем путешествии для семейного круга. Это обязательно. Понятно? Крепко тебя, моя хорошая, обнимаю и целую. Дед Юрий.
ПЯТЫЙ КУРС 1962/1963
Зимние каникулы: Экспедиция от кафедры в Батуми (препод. Ю.Г. Пономарев).
1963. На катере в порту Батуми. Ю.Г. Пономарев, студенты и команда.
1963. Порт в Батуми. Собор Два шпиля
ТЕМА МОЕГО ДИПЛОМА: «МЕТОДЫ РАСЧЕТА ХАРАКТЕРИК ВНУТРЕННИХ ВОЛН НА ПРИМЕРЕ АТЛАНТИЧЕСКОГО ОКЕАНА» Руководитель О.И. Мамаев. Защитила с оценкой «отлично»
Госэкзамен по предмету «История КПСС». Оценка «хорошо».
Июль: Поездка с Ю. Безруковым и Е. Чернявским в Крым (Чуфут-кале, Ялта-Севастополь). См. ниже очерк «Таврида».
ОБСТАНОВКА ТЕХ ЛЕТ
Зима 1958 – 1959 года. для многих была счастливой. После разоблачения культа личности Сталина, стали возвращаться из лагерей заключенные. Дед был реабилитирован и получил разрешение жить в Москве. Был реабилитирован и расстрелянный муж двоюродной сестры Белявских, Веры Константиновны Федоровой. Они с Люлей получили за него денежную компенсацию и, кажется, новую комнату.
Новейшую историю в очередной раз пересматривали, и моя мама с увлечением работала в школе, осваивая новый предмет «Обществоведение». Всю зиму мы ходили в концерты и театры.
После второй, весенней, сессии, которую я опять сдала на отлично, чтобы иметь основания проситься на кафедру океанологии, зав. кафедрой Д.А. Добровольский согласился на это. И я была счастлива. Мечтала, что буду плавать и попаду на Амазонку.
Сейчас мне кажется все это какой-то фантастикой, а тогда все воспринималось, как должное. Вполне возможно, мы даже брюзжали. Например, мы все не любили военное дело и, конечно, были недовольны. Зато потом всю жизнь я была благодарна военным преподавателям за то, что они выучили нас не только синоптике, а вообще — научили, как надо по-настоящему работать. Поводом к недовольству были и осенние поездки в колхоз, «на картошку».
Кроме предметов по специальности, во всех ВУЗах студентам пять лет преподавали предметы, связанные с государственной идеологией, марксизмом–ленинизмом. Мы проходили философию и основы материализма, политэкономию, исторический материализм (теорию классовой борьбы и революций) и Историю КПСС. На эти предметы в учебных планах отводилось слишком много времени, они нас нисколько не интересовали, казались отвратительными по содержанию и совершенно бесполезными.
Был разгар «оттепели». Разговоры велись самые вольные. В нашей группе океанологов почти все ребята поступили в Университет после армии, то есть были старше нас с Журой года на три. Они любили выпить, матерились и увлекались женским полом. Чаще всего собирались в студенческом общежитии, где жили два наших океанолога-немосквича, Юра Безруков и Володя Рачков. Пили много, и эта привычка осталась на всю жизнь. Пили, пели и флиртовали.
Жаркие политические споры сопровождали все вечеринки. Все мы и тогда знали, что в каждой группе есть осведомитель КГБ, «стукач» в просторечии. Но этим мы вовсе не смущались и говорили, что хотели. Тогда не сажали, и поэтому нам было на все наплевать.
Самым близким по времени злодеянием режима было подавление восстания в Венгрии осенью 1956. О событиях в Венгрии, в свое время, мы слышали по радио, но гораздо позднее узнали из уст двух очевидцев и участников. Один из них был студент с нашего курса, служивший там солдатом, а второй —полковник Северцев, который преподавал нам синоптику.
Тема репрессий 1930-х годов тогда была тоже животрепещущей, потому что из лагерей возвращались живые люди, родственники и близкие знакомые.
За год до нашего поступления в Университет, летом 1957, в Москве впервые прошел Международный фестиваль молодежи. Мы с мамой жили у деда в Алексине, но взбудораженные сообщениями по радио, решили на несколько дней съездить в Москву. Зрелище, конечно, было совершенно необычное для нашей действительности — тьма иностранцев, красочные одежды, повсюду шествия, концерты, пляски. Мы ходили в Парк Культуры на выставку абстрактного искусства и очень смеялись над дурацкими картинами и не менее дурацкими их названиями. С тех пор мое отношение к этому роду искусства осталось прежним.
Где-то в 1958 или 1959 году разрешили вывесить картины французских импрессионистов из запасников бывшего музея Западной живописи Щусева. Мама и дед видели их раньше, в конце 20-х. Мы — впервые. Нас повел на эту выставку в Музее Изобразительных искусств дед — он уже тогда, видимо, жил в Москве. Впечатление осталось на всю жизнь. Потом была выставка в Манеже, где Хрущев разгромил Фалька, Никонова и еще кого-то. После этого похолодало.
В то же время возникли новые журналы (например, «Юность») и расцвел журнал «Новый мир». Появился первый бард — Булат Окуджава, и ко времени окончания Университета мы уже распевали его песенки про «голубой троллейбус» и Леньку Королева. Пели еще и много блатных песен, таких как: «Таганка», «Ванинский порт», «Шумит-гудит Марсель». Очень любили петь наши, романтически-геологические песни: «Мы идем по абрису», «Брошенные куртки». Был еще один пласт: белогвардейско-эмигрантский («От Москвы до Шанси», «От Махачкалы до Баку» и др.).
По правде сказать, моя жизнь не очень была связана со студенческой средой. По-прежнему я часто общалась с моим любимым дедом, раза три в неделю бывала у Чижовых, иногда посещала дедова друга Сергея Ивановича Шарова. Дед приучил меня к занятиям книжным, и лет с 16 интерес к истории, философии и различным религиям потеснил прежний интерес к географии, а ко времени окончания Университета и вовсе вытеснил его.
Сам дед, получив разрешение жить в Москве, в Алексине стал жить только летом, а зимой жил в Трехпрудном переулке, около улицы Горького. Каждый день часа на три-четыре он ходил в Библиотеку им. Ленина, где собирал материалы для своих историко-литературных сочинений. Он писал их в тетрадях, а потом отдавал печатать машинистке, которая научилась разбирать его почерк. Тираж мизерный — всего 4 экземпляра, один из которых он отдавал мне. Потом он читал их вслух в семейном кругу. Тогда же он увлекался индийской философией, кибернетикой, йогой. Из-за него и мне пришлось все это пройти.
Недавно мне довелось читать сочинение В. Аксенова — писателя-эмигранта, которого мы читали когда-то в журнале «Юность». Он пишет о своей юности, судя по всему, того же времени, но проходившей, насколько я понимаю, совсем в другом кругу. Это был круг детей номенклатурных работников, а в этой среде «культ американского образа жизни» (джинсы, джаз, Голливуд и т.п.) возник раньше, чем в других слоях населения. Тут и вспомнишь, что «рыба начинает гнить с головы».
Читая теперь мемуары Аксенова и других «шестидесятников», я поняла, что эта «пятая колонна» копошилась за 30-40 лет до начала перестройки и находилась внутри правящей элиты. Хотя мы и осуждали нападки советской пропаганды на стиляг и «тунеядцев» типа Иосифа Бродского, но сами были далеки от их идеалов. Наше увлечение Западом ограничивалось чтением Ремарка, Хемингуэя, Селинджера, Апдайка. У нас в группе был всего один фарцовщик (он же стукач) — Виктор Кривенко, сын кагэбэшника. Возможно, западничество было более распространено на более прагматичных кафедрах Геофака, например, на Зарубежной экономгеографии. Многие из окончивших ее, действительно, потом ездили заграницу.
ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ
Мы окончили Университет весной 1963. Распределение на работу тогда было принудительным. Это может вызвать возмущение у нынешних «россиян», поэтому я вынуждена в очередной раз напомнить о том, что государство полностью оплачивало высшее образование, и получивший его специалист за это был обязан проработать не менее трех лет там, где он был нужен государству.
Все мы знали об этом условии заранее. И может быть, большинство было бы согласно уехать на три года, но проблема была в прописке — уехавший из Москвы молодой специалист терял прописку в Москве, а вместе с нею и возможность вернуться в родной город. Для тех, кто уезжал в районы Севера и Дальнего Востока, существовала «бронь на прописку», поэтому многие предпочитали получить направление именно туда, тем более, что и зарплаты там были выше, чем в среднем по Союзу.
Из москвичей по распределению уехали работать на гидрометеостанции двое: Е. Чернявский — в Умбу на Белое море и Олег Цвиринько — на Сахалин. Иногородние — Юра Безруков и Володя Рачков — уехали по распределению во Владивосток, работали в ТИНРО и много раз ходили в дальние рейсы в Тихом океане. Москвичи остались в Москве (почти все в ГОИНе). Оклады у всех были маленькие, поэтому вскоре некоторые уехали в Мурманск и работали в ПИНРО. Меня оставили при кафедре на договорных работах у некоего Макарова. Должность: лаборантка. Оклад – 75 руб.
Вскоре я тоже ушла, работала океанологом, геофизиком и геологом в ИФЗ АН ССР, в ГОИНе, ИГЕМ, и, в конце концов, стала архивистом в музеях. С течением лет некоторые из моих сокурсников тоже сменили свою специальность. Для большинства из нас мечты о дальних плаваниях в морях и океанах — не сбылись.
Песня Новеллы Матвеевой БРАТЬЯ-КАПИТАНЫ
==========
В 1995 году при составлении ХРОНИКИ нашей семьи я написала серию очерков под общим названием «ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ». Все они сильно политизированы, так как написаны после того, как Советский Союз был разрушен. Каждый очерк написан как «ПИСЬМО ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ» к тем друзьям, которые оказались в «ближнем зарубежье» и с которыми я уже не надеялась увидеться. В СМИ бывшие диссиденты развязали агрессивную кампанию против той страны, в которой мы родились и прожили полвека, а для нас они придумали прозвище «совки».
Тогда, в 1995 году, меня раздражало их вранье о том, что после 1917 года в эмиграцию уехали будто «самые умные и талантливые» и что в 1930-е были уничтожены «самые трудолюбивые», но особенно возмущала наглая ложь, будто в СССР не было «дружбы народов». И вот в «Путевых очерках» я пыталась доказать, что это неправда, от чего они и вышли излишне полемичными. Переделывать их теперь не имеет смысла. Оставляю их в том виде, как они получились тогда, когда раны ещё кровоточили. В этой главе приведены три очерка, остальные — в других главах.
КАРНАВАЛ В АБРУПЕ. Зима 1961
КАВКАЗ. Зима 1963
ТАВРИДА. Лето 1963